Александр Федоров «Море»

Его безумным называли За то, что выше благ земных Ценил он таинство печали, Восторги радостей иных. Один, забрав воды и хлеба, Он уплывал на целый день Туда, где море лишь, да небо, Да чайки белые, да лень.   Вставал лазурный день. Во мгле От зноя море все томилось И нежной радугой светилось, И прижималося к земле; И, ветром дружеским забыты, Недвижны также, как вода, В хрустальной влаге, точно влиты, Дремали праздные суда. Все замирало и таилось В объятьях знойной тишины, Как будто морю счастье снилось, И в нем сияли эти сны.   Вставала красная луна И звезды ближние гасила, И золотые письмена Лучами на море чертила.   От грани моря до земли Вились узорчатые строки, И в сердце падали и жгли Его безумные намеки. Как черный гроб, пересекал Порою их корабль огромный И, словно призрак, исчезал В дали загадочной и темной. Лишь одинокие огни Мелькали звездами живыми, И он рвался душой за ними, Как будто близкими, родными Ему светилися они.   Он жил средь волн, у волн бродил, Ловил их блеск и слушал пенье, За тайной тишины следил И за гармонией движенья.   Сияло утро. Волны пели. Струился воздух, и у скал Струи, казалося, звенели, Прозрачно-чисты, как кристалл. И в этом знойном трепетанье Лучей и воздуха — вдали Волшебно жили очертанья Бессильно млеющей земли.   Две чайки белые летели, Согласным криком в тишине Вдруг обменялися и сели, И, как в родимой колыбели, Заколебались на волне.   У берегов родных стоял Корабль, готовясь в путь свой дальний Он гордой силою сиял На влаге зыбкой и хрустальной, И там, склонившись над водой, Прощаяся с волною юга, Стоял красавец молодой И рядом с ним его подруга. Он и любил, и был любим. Она казалась тем алмазом, Той красотой, в которой чтим Мы душу светлую и разум. Склонив головку с корабля, — Цветок глицинии кудрявой, — Она, о чем-то вдруг моля, Шепнула с нежностью лукавой. Он улыбнулся на каприз И протянул ей три червонца. Она один пустила вниз, — И, точно маленькое солнце, Сверкнув на воздухе, упал Он на волну с чуть слышным всплеском, И погружаться в море стал, Переливаясь теплым блеском… Он, падал медленно на дно, То пропадал, то появлялся, И ей казалося смешно, Как солнца луч за ним гонялся И нагонял, и целовал, Пока червонец в тьме не скрылся. За ним другой в волну упал, И тот исчез, и покатился На смену третий, веселя Взгляд избалованной богини.   Меж тем ветрила корабля, Подобно крыльям птиц пустыни, Взмахнули. Вздрогнул гость морской И сразу будто вырос, ожил, И светлой гавани покой Движеньем царственным встревожил. И вдруг забытый нелюдим Почуял боль в давнишней ране И, грустью прошлого томим, Следил за кораблем родным, Пока он не исчез в тумане. Тогда упал он на песок, Придавлен тягостью страданья: Забыть он прошлого не мог И проклял все воспоминанья, И долго, долго так лежал… И день прошел… и ночь настала… И месяц в небе засиял, И море светом засияло. Молились морю небеса, И тишина была, как в храме, И волн живые голоса Лились победы голосами:   «Мы победили! Мы победили! Гордый корабль их в щепки разбили И разорвали в клочки паруса. Мы победили… Мы победили… Мы никого, ничего не щадили… Тщетно молили они небеса.   Мы победили… Мы победили… Мы издалека за ними следили, Мы завлекали их в синюю даль. Мы им плескали… Мы их ласкали… То, что искали, мы обещали… Мы победили, и нам их не жаль.   Счастие тленно. В клятве измена, Бойся любви вероломного плена! Женщина лжет, как морская волна. Что она любит! Что она ценит! Молится нынче, — завтра изменит. Пошлость над ней, как святыня, сильна.   Берег не виден. Небо да море. Ветер был с нами сам в заговоре. Мы его ночью кличем к себе, Он отозвался… Хохот раздался. Хохот над морем бурей промчался. Мы отомстили жалким в борьбе.   Мы победили! Мы победили! Полчищем гордым их осадили, Буйно ворвались на борт корабля. Все изломали! Все потопили! Мы победили! Мы победили! Смеет ли спорить с нами земля!»   И волны на песок плескали И тихо к берегу несли То, что, смеясь, отвоевали У ненавистной им земли. И средь обломков, нежный юный, Качался труп полунагой; Меж волн блестящих, ночью лунной, Он был прекрасен, как живой.   Глаза лазурные открыты И смотрят ясно и светло; Морскими травами увиты И грудь, и плечи, и чело. «О, не борись с надменным роком! Любовь и юность не жалей, Жизнь с вероломством и пороком, До дна не выпивши, разлей».   И, точно в раковине ценной, Его душа в себе нашла Созвучья с целою вселенной И крылья мощного орла.   Ему был плен наживы тесен. Он одиночества искал, Покоя, счастия и песен… И с чуткой думою внимал И пенье волн, и грохот бури, И крики чайки над водой, И звон лучистых звезд в лазури, И голос вечности седой.

1900 г.