|
I
Дитя мое, когда я от тебя далек,
Мне образ твой ясней.
В пустыне, где песок,
Как золотой ковер в безмолвном храме света
Под синим куполом раскинут широко,
Мне думать о тебе так радостно-легко.
В мечтах любовь твоя — оазис для поэта.
И в океане, где лишь небо, да вода,
Да волны белые, как овчие стада,
Мне сладко вспоминать твои черты, улыбку,
Движенья, голос, взгляд, — все то, что я люблю,
О чем я небеса, растроганный, молю:
Да сохранят мою серебряную рыбку.
II
Столько лет, столько лет миновало.
Но остыть не успели сердца.
Помню первую встречу и нежный рисунок овала
Твоего дорогого лица,
И доверчивый взгляд, и признанье, открытое смело.
Ты мне стала близка, как сестра.
Пролетели года. У меня седина заблестела.
А как будто все было вчера.
И вдали от тебя я люблю день за днем, постепенно
Перебрать все года,
То, что сблизило нас и осталось в душе неизменно
Навсегда, навсегда.
Было много тревог, и соблазнов, и злых испытаний.
Ты осталась верна.
И вдали от тебя, средь опасных и долгих скитаний,
Золотые часы наших ласк и мечтаний
Мне пьянее вина.
III
Нынче сумерки упали
Вместе с инеем пуховым.
Все деревья оботкали
Кружевным своим покровом.
На деревьях обнаженных
Бахромой повисли хрупкой,
А на сосенках зеленых
Горностаевою шубкой.
Все обманчиво и бело.
И не раз при лунном свете
Я искал тебя несмело
В каждом женском силуэте.
Ошибался, и тоскливо
Отходил, смотрел устало,
И со мною молчаливо
Ждало все и тосковало.
Но морозный вечер светел.
На земле во всем улыбка.
Я тебя еще не встретил —
Но уж встреча не ошибка.
IV
Вот мы парком весенним идем.
Уж земля под деревьями взрыта.
Все вокруг, точно теплым дождем,
Золотистым закатом облито.
И сливается запах земли
С ароматом налившихся почек;
И отчетлив на первой пыли
Каждый камень и каждый следочек.
Скоро сумерки ночь приведут,
И, дрожа, сквозь безмолвные ветки,
Удивлённые звезды блеснут,
Как колибри, попавшие в сетки.
Много весен с тобою вдвоем
Мы таинственно встретили в парке
И опять мы идем и поем,
И желания в сердце моем,
Точно звезды весенние, ярки.
V
Я люблю вас, родные хлеба,
За святое величие ваше.
Пусть меня оторвала судьба
От завещанной предками чаши, —
Ваш я сердцем, родные хлеба,
И мне дорого счастие ваше
Я люблю вас, родные хлеба,
За безмолвье и ласковый шорох,
Вас, кузнечики, вас, ястреба,
Вас, о, мышки, дрожащие в норах,
Перепелки и прочий народ,
Что в хлебах и хлебами живет.
Я люблю вас, родные хлеба,
И за то, что не раз с моей милой
Вы, пока не настала косьба,
Нас скрывали от злобы постылой.
Я желал бы, чтоб только хлеба
Над моей колосились могилой.
VI
Мы любили глухие места.
И безлюдье морского обрыва,
Заколоченных дач пустота
Нас пленяли, как дивное диво:
Оттого, что пред нами у ног
Расстилалась равнина морская,
И, как парус, иль синий дымок,
В нем терялась работа людская.
И дремала ли бездна его,
Или в скалы бросала волнами, —
Было в нем колдовство, колдовство;
Опьяненное дикими снами.
И тебе, как в блаженном бреду,
Я рассказывал странные сказки.
И когда захочу, их найду
В каждом взгляде твоем, в каждой ласке.
VII
Жизнь — мгновенье. Ты будешь стара.
Образ мой в твоем сердце сотрется.
Но волшебны весны вечера.
Что заснуло, в природе проснется.
В каждой звездочке вспыхнет намек,
В каждом звуке — воскресшее эхо
Дней беспечных, как горный поток,
Светлых встреч, поцелуев и смеха.
В этих строчках, поблекших давно,
Запоют златокрылые птицы.
Скажешь ты: «Видно так суждено».
И лицо твое станет бледно,
И слеза задрожит на реснице.
|