Алексей Будищев «Герои»

Булатов, молодой человек приятной наружности в форменной фуражке, миновал вокзал и пошел лесом к реке. Было утро тихое и жаркое. Дачные домики, налепленные по скату холмов тут и там, сверкали на солнечной стороне своими окнами так резко, словно их внутренности были охвачены пожаром. На крыше вокзала ворковали голуби. Солнечные лучи сияли и на небе, и на земле, и в перьях воркующих голубей. Булатов ясно различал на их сизых зобах малиновые искорки. Осколки, очевидно, разбитой на пикнике бутылки сверкали далеко на скате холма под кустиком, точно туда спряталось от зноя целое созвездие.

Булатов углубился в лес. Узкая полоса реки металлически сверкнула в его глаза. Дохнуло прохладой. Булатов опустился на берегу. За его спиною лежала поляна, усеянная желтыми, лиловыми и голубыми цветами. Слышалось монотонное гуденье пчел, и запах цветов волновал и томил. Булатов вынул из кармана стальные часы и заглянул. Было 12 часов.

«Однако, Анна Павловна опять опоздала на свидание», — подумал он с раздражением. И перекосил брови.

Анна Павловна уже не первый раз опаздывает на свидание с ним. Может быть, она где-нибудь с кем-нибудь повесничает сейчас. Делает томные глаза и раздувает ноздри. Она женщина глубоко непорядочная. Да и вообще весь этот его роман с ней — одна невылазная грязь. То есть возмутительная мерзость и нелепость! Во-первых, она жена его сослуживца и друга Ардальона Сергеича, а, во-вторых, ни для кого не секрет ее отношения к инженеру Никандрову. Она какая-то полусодержанка этого толстомясого циника.

— А я-то тут причем? Как я-то врюхался в эту гнусную историю? — подумал Булатов и брезгливо передернул плечами. — Брр… — с отвращением сделал он губами.

А Ардальон Сергеич с горя пьет мертвую. И добро бы Булатов любил эту женщину, а, ведь, он скорее ее ненавидит. Просто-напросто ее тело пьянит его, и он не в силах стряхнуть с себя подлую власть похотей, гнусное владычество ее юбок.

— Какой я подлец! Какой негодяй! — чуть не закричал Булатов, хватаясь за голову.

Он снова вспомнил об Ардальоне Сергеиче и снова взбесился. Ломал руки и тоскливо думал:

«Как я виноват перед ним! Как глубоко виноват!»

И все это наделала женщина. Красивая, нарядная, но бессодержательная и пустая женщина. Даже, пожалуй, глупая женщина, ничтожная женщина.

— Дрянь, — чуть не вслух выговорил Булатов, — муж двести рублей в месяц получает, а она бриллиантовые серьги носит! Ничтожная фанфаронка! Кусок мяса! Ф-фа!

Булатов сердито сбросил с головы фуражку и подумал:

— И эта гадина командует мною! Велела — и я пришел. Сижу и дожидаюсь ее, как привязанная на цепь собачонка. Какое издевательство! Какая мерзость! Ничтожнейшее существо в мире, какие-то телячьи мозги с изюмом командуют тобой, как бесштанным мальчишкой, влачит вас за собой подле своей юбки, как шлепок грязи! О-о, о-о, — застонал Булатов, сжимая кулаки.

Он вскочил на ноги. В бешенстве, сжимая кулаки, заходил по берегу.

— Какая мерзость! Какая нелепость! — закричал он чуть не во все горло.

Кончено! Решено и подписано! Он больше не станет ждать ее! Не станет, не станет и не станет! Он не хочет делить свою любовь с двумя соперниками! Его душа не может более выносить такого гнусного совместительства! Сейчас он уйдет отсюда, придет домой и напьется, как стелька! Кончено! Решено! Лучше пить, чем пресмыкаться, как безвольная гадина!

Булатов передернул плечами и брезгливо плюнул в речку на собственное отражение. Кончено! Сейчас он уйдет домой без дальнейших рассуждений. Пусть другие нелепые дураки по два часа просиживают в глупом ожидании на своих свиданиях, а он — слуга покорный! Он на эти роли не подходит!

— Дудки! Не на такого напали! — пробормотал Булатов в бешенстве, топнул ногою, но снова опустился на берег, в тень, под ракиты.

«Ух, жарко, — подумал он, — даже идти не хочется. Или уж подождать ее в последний раз? В самый последний? В распоследний? А больше никогда, ни-ни, то есть ни одной коротенькой минутки! В случае ее упреков, он расхохочется ей прямо в глаза и выругается, как извозчик! Нелепо выругается, вдохновенно, омерзительно, в восемьсот этажей! Как пьяный матрос с китобойного судна! Витиевато и кощунственно, чтоб самого его стошнило!»

Булатов обмахнул лицо фуражкой. Становилось жарче. Воды реки неподвижно стыли, матово светясь. Монотонно гудели пчелы. Вкрадчиво и сладко пахли цветы. Булатов услышал за спиною легкие шаги и шелковое шуршанье. Он обернулся и увидел Анну Павловну в каком-то пестром, фантастическом капотике под ярко-красным зонтиком. От всей ее фигуры, тонкой и змеиной, так и сверкало всеми радостями жизни. И всеми грехами.

— А я к вам, — сказала она, и оглянулась, не видит ли кто. — И попросту, по-дачному, видите, в домашнем халатике!

Ее глаза сверкали. И ярко белели ровные зубы. Протянув руку, она заглянула в глаза Булатова и живо воскликнула:

— Фуй, какой вы сегодня кислый! Вы уж ошибкой не уксусом ли умылись сегодня? Ну! Перестаньте дуться! Я не люблю кислятины! Я очень боюсь оскомины и сейчас же уйду, если вы не перестанете дуться! Ну? Я кому говорю?

— Я не дуюсь, — сказал Булатов сурово.

— Не дуюсь, а у самого брови, как пиявки, шевелятся? Дуетесь, потому что я опоздала. На целый час.

Булатов вспыхнул.

— Вовсе нет.

— Не смейте спорить! — Анна Павловна топнула ногой. Ее глаза заиграли, как пенистое вино, хмелем опахивая Булатова.

— Опоздали, потому что задержал Никандров — сказал Булатов хмуро.

Анна Павловна пожала плечами.

— Ну, что же из этого? — проговорила она вызывающе. — Да вы что волком-то глядите? Ревнуете? Ах, скажите, пожалуйста, — протянула она насмешливо.

У Булатова передернуло губы.

— Напрасно вы говорите со мной таким тоном, — выговорил он с той же суровостью.

— Почему напрасно?

— Видите, я хочу совершенно серьезно говорить с вами. Так продолжаться больше не может.

— Я слушаю, — покорно выговорила Анна Павловна, пожала плечом и с шелковым шелестом опустилась на траву.

Лицо Булатова все более и более бледнело.

— Я так больше не могу, — проговорил он. — Никандров, Ардальон Сергеич и я! Я не в силах выносить таких ложных отношений и пойми, Нюра, что это свинство и возмутительнейшая мерзость.

— Понимаю, — согласилась Анна Павловна со сосредоточенным и строгим лицом, — понимаю, что это свинство и мерзость, но — что же дальше? Чего же ты, собственно, хочешь? Чтобы я порвала с мужем и с Никандровым окончательно и бесповоротно?

Булатов достаточно решительно кивнул подбородком.

— Чтобы я была только твоей?

Булатов кивнул еще решительней.

— Ведь, это же свинство, — воскликнул он, хватаясь за голову.

— Предположим, что я согласна, что это свинство, и предположим, что я решила порвать и с мужем, и с Никандровым, — решительно выговорила Анна Павловна, — посоветуйте же, что я должна сделать, чтобы осуществить все это?

— Приди к мужу и скажи ему: я больше тебя не люблю.

— А дальше?

— Потом скажи Никандрову: ты грязный циник. Ты покупаешь за деньги женское тело. И я тебя ненавижу!

— А дальше? — опять спросила Анна Павловна. — Переехать к тебе на квартиру и стать твоей женой? Ну, да, конечно?

Булатов сказал:

— Вот тут у меня не все еще хорошо согласовано в мыслях. Тут у меня двоится путь и тучи, тучи, тучи. Мне надо подумать и основательно разобраться в мыслях…

— Вот уже год, как ты основательно разбираешься и все никак не можешь разобраться, — заметила, пожав плечом, Анна Павловна.

— Ты предпочитаешь поступать без размышлений и опрометчивей? — съязвил Булатов.

— Может быть. Я — женщина! — согласилась Анна Павловна и вздохнула.

Они помолчали оба бледные, собираясь с мыслями, может быть путаясь среди противоречий. Потом Анна Павловна встряхнула юбками и с таким же строгим лицом проговорила:

— А если я оставлю все без перемены?

— To есть, и меня, и мужа, и Никандрова? — спросил Булатов, опять загораясь.

— Ну, да, — кивнула всем лицом Анна Павловна.

— Тогда я задушу тебя когда-нибудь от ревности, — закричал Булатов.

— Нет, не задушишь, — почти совсем безучастно протянула молодая женщина.

Белело ее лицо и нервно шевелились брови. И плотно были сжаты губы.

— Задушу! — завопил Булатов.

— Нет, не задушишь, — так же безучастно повторила Анна Павловна.

— Почему?

— Очень уж ты, как бы тебе сказать, мелок… — Она пожала плечами. — Очень уж бескровен. И водянист. Линючий ты.

— Ну, утоплю, — проговорил он, гневно дергая плечами.

— И не утопишь.

— Нет, утоплю, — завопил он, как оглашенный, побагровев всем лицом. И одним скачком он бросился к ней.

Она осталась сидеть, как сидела, не изменяя позы. Даже ее слегка подведенные брови не шевельнулись.

— Сейчас утоплю вот в этой речонке, вот этими самыми руками! — вопил он истерично, потрясая кулаками.

— Ну, я жду, — небрежно бросила она ему.

— Сейчас утоплю, — еще неистовее закричал он и схватил ее за локти, делая судорожные движения.

Но его руки соскользнули обессиленные, повиснув вдруг как плети. Он опустился весь опустошенный ниже на мокрый песок, трудно задышав кривящимся, хватающим воздух ртом.

— Вот и не утопишь, — сказала она. — Я знаю, ты не в силах решиться на это. А если бы ты хотя столкнул меня в воду, я поцеловала бы твои руки. Ибо это было бы проявление самой настоящей ревности и самой человеческой любви. Но вы все малокровные слизни, и вы уже разучились любить, все, все разучились! И ваша любовь — мелкая мышиная похоть. Таков и ты, таков и Ардальон Сергеич, таков и Никандров! Все вы такие! Бледные слизни с сахарной водичкой в жилах! Герои из картофельной муки и сахарина! Боже! — горячо воскликнула Анна Павловна, всплескивая руками. — Как глубоко несчастна современная женщина! Ведь на ее долю остались какие-то бесцветные выжимки, какая-то пресная шелуха, а не мужчины! И у кого только хватит духу обвинять все-таки женщину за ее непостоянство! Да ведь кого ей выбирать? Где люди? Ведь не эти же линючие чехлы могут заменить настоящего человека?

Она полупрезрительно, боковым взглядом окинула Булатова. Тот кривящимся ртом все еще хватал воздух, как рыба на крючке рыбака.

Шевельнув коленами, Анна Павловна продолжала:

— В прошлое свиданье ты кричал мне, вспомни: «Сей час же пойду и скажу о наших отношениях твоему мужу!» — и не пошел и не сказал. Оправдывался: «У него шея короткая и его хватит от неожиданности кондрашка!» А скажи ты мужу, я бы тебя обожала! О-о, как обожала бы! Как обожала бы! Но ты таков. Таков и муж мой. Таков и Никандров. Малокровные, безвольная тряпки! Махровые тли! И из вас троих не выковать и одного порядочного мужчины. Вас нужно брать, как снятков, как салаку и корюшку целыми десятками, ибо вы одинаково пресны, безвкусны и похожи один на другого до отвращения! До тошноты! До спазм в горле! Как комар на комара! И разве я не права в конце концов?

Брезгливо двинув губками, она замолкла.

А Булатов, передвинувшись по мокрому песку, стал целовать ее руки, утирая платком нос и глаза, всхлипывая, что-то бормоча не совсем понятное.

Монотонно гудели пчелы. Сладко пахли лесные цветы. И в презрительной позе молчала женщина, безучастно отдавая свои руки хныкающему мужчине.