|
I
Над гребнем гор горит заря,
Поет, в долинах, птица…
Четвериком во двор царя
Въезжает колесница;
А в колеснице той лежит,
Золотокудр и молод, —
Царь, вепрем яростным убит,
Клыком его проколот.
Весь двор взволнован и смущен,
Все в ужасе великом…
«Царь Львиный Ноготь поражен
В болоте вепрем диким.
Царь вепря вверх кидал комком
(Кто вепря кинул выше б?!)
И перед смертью кулаком
Все зубы вепрю вышиб!..»
Придворных жен блестящий рой
Так в ужасе щебечет.
Меж тем над темною горой
Зарница стрелы мечет,
Луна качается щитом
В стекле речных извилин,
И на сучке в лесу глухом
Хохочет дико филин.
И вот Царица Василек
С крыльца к царю сбегает,
Вздыхает, словно ветерок,
И плачет, и рыдает.
О, царь! О, муж любимый мой!
О, милый Львиный Ноготь!
Не будешь ты своей рукой
Мой русый локон трогать,
И целовать и миловать
С любовию во взоре!
Удел мой — плакать и рыдать!
О, горе! горе! горе!
Теперь я горькая вдова,
Я сирая вдовица!..
Поблекни вешняя трава,
Не пой в долинах птица,
Затмите тучи свод небес,
Цветы огнем спалите,
Побейте градом степь и лес
И реки помутите!..
Клянусь землей и гладью вод,
Клянусь луною дальней, —
Никто, ликуя, не пройдет
Моей опочивальней!
И ныне, подданные, вам
Даю я запрещенье:
Нельзя ни женам, ни мужьям
Любить в мое правленье!..
И тут царица Василек
Тихонько простонала,
Тихонько вынула платок
И в обморок упала…
Придворных жен блестящий рой
Несут царицу в терем,
А сами думают с тоской:
«Ужель мы ей поверим?..»
II
Нельзя любить, нельзя любить
И даже строить глазки!
Теперь изволь без чувства жить
И дни влачить без ласки!
Изволь разъехаться с женой,
С невестою расстаться.
Нельзя с веселою душой
Ни петь, ни целоваться!
Герольды ездили страной,
«Любви нет в царстве боле!
Коль влюбчив ты, — глаза закрой,
Иль выколи их, что ли!»
Так разглашалось здесь и там
Веление царицы.
«Нельзя любить, иль будет вам
Уделом смерть в темнице!»
Нет в царстве более любви, —
И царство сном объято.
В садах тенистых соловьи
В румяный час заката,
Когда вставал туман седой
И звезды трепетали, —
Попели громко час-другой,
А к ночи перестали,
И разлетелись, присмирев;
Им странным показался
Прием людей; под их напев
Никто не целовался!
Понуро даже старики
Сидят в тоске угрюмой.
Нельзя тайком пожать руки,
Обняться и не думай!
Был случай; некий старый муж
И знатный, на рассвете
Был уличен в любви, к тому ж
В отдельном кабинете.
Старик клялся, что не любил,
Дрожал с испуга, плакал,
Клялся, что он и стар, и хил, —
Но был посажен на кол!
Нельзя любить! Все спит кругом,
Цветы весной не пахнут,
И все поэты под окном
От мертвой скуки чахнут,
Из поэтических очей
Льют слезы на сорочки:
Теперь, увы, на память «ей»
Не посвятишь ни строчки!
На самый пламенный сонет,
Певучий и искусный,
Теперь, увы, услышишь: «Нет»
Ответ совсем невкусный!
Везде мучительная тишь,
Везде тоска, томленье.
И стали многие гашиш
Курить до одуренья.
Весной лесов опала сень,
Кузнечики не скачут…
А жены ходят целый день,
Сморкаются, да плачут!..
III
Сияет ночь, шумит волна
И камышом колышет.
А в подземелье тишина,
И страж в дверях не дышит.
И по углам, пугая сов,
Льют факелы сиянье…
Двенадцать мудрых стариков
Здесь держат совещанье.
Уныло факелы горят,
Бросая свет несмелый,
А старцы тихо говорят:
«Беда! Что хочешь делай!
Нельзя любить, молва идет,
Все царство присмирело,
И акушерки, — вот уж год, —
Совсем сидят без дела!
Веселый свадебный обряд
Забыт, не нужен боле!
Откуда ж мы возьмем солдат,
Из носа вынем, что ли?»
«Что делать? Кто б придумать мог, —
Вздохнул другой уныло, —
Чтобы царица Василек
Указ свой отменила?»
И вышел тут старик седой.
«Я знаю средство это.
Недалеко, в стране чужой,
В стране любви и света,
В стране, где слаще дух берез,
Где краше день сияет.
Царевич Май, любовник роз,
В избушке проживает.
Сладкоголос, как соловей,
Любовь он чтит богиней,
И ясен блеск его очей,
Как полог неба синий.
Вот если мы к нему придем,
Поклонимся сердечно,
В ответ он свистнет соловьем
И к нам пойдет беспечно,
Вспорхнет как вешний ветерок,
Всех лаской приголубит.
Его царица Василек
Увидит и полюбит.
Давно забытых чувств прилив
Души ее коснется
И с ним она, указ забыв,
Публично обоймется!
Ему не только человек,
Подвластны даже звери!
Поверьте мне, пред ним во век
Летели с петель двери!»
И тут старейшины тайком
Постановили твердо
Идти к царевичу. Потом
Все разошлися гордо.
И только солнце, с ложа встав,
Надело панталоны,
Они пошли в дорогу, взяв
Казенные прогоны.
IV
Среди полей, среди дубрав
Старейшины шагают,
Им сладок запах вешний трав,
Им птицы напевают.
И вот один из старцев зрит:
Стоит скала большая,
«Прохожий! — надписью гласит. —
Люби! Се царство Мая!
Здесь сплошь влюбленные живут,
Здесь крепче любят жены.
По-соловьиному поют
Здесь галки и вороны!»
«Ура!» — старейшины гуртом
Внезапно закричали
И на долине под холмом
Пастушек увидали.
Пастушки все, как на подбор.
Одеты откровенно,
У всех с любовью томный взор,
Все сложены отменно!
И на носах своих очки
Игриво поправляя,
Идут к пастушкам старички,
Поют: «Се царство Мая!»
«А где ж царевич сам, мой свет?»
Спросил один пастушку.
«Идите прямо, — был ответ, —
Увидите избушку,
Но там он, впрочем, не живет.
Он больше бродит в поле:
Порой цветы на межах рвет,
Поет, свистит на воле.
Но есть примета: там, где он
Лежит и вирши пишет,
Светлей сияет небосклон,
И тише ветер дышит!»
«Спасибо!» — молвил старичок
И вдруг неосторожно,
Пастушку эту в щечку — чмок!
«Здесь целоваться можно?»
«О, да!» — с улыбкой на устах
Пастушка отвечала,
Меж тем раздался вздох в кустах;
Кого-то не хватало
Из старичков. А солнце шло,
Сверкая на утесах,
И у кустов зеленых жгло
Забытый старцем посох…
И тут старейшины вздохнуть
Решили хоть на сутки,
Они себе за долгий путь
Расстроили желудки
И даже нервы. Да притом
Здесь все помолодели,
Сияли весело лицом
И громко песни пели.
А вечерком они цветы
С пастушками сбирали.
И в этот вечер все кусты
Глагол «люблю» спрягали!
V
Меж тем успело рассветать;
Поля оделись краше
И вновь царевича искать
Пустились старцы наши.
Идут, ликуя старики,
Поют: «Се царство Мая!»
На головах у них венки
Лежат, благоухая.
И видят старцы: ясный день
Стоит в долине сонной;
Там ветру шевельнуться лень
Струею благовонной.
И старец старцу говорит:
«Здесь ветер тише дышит,
Царевич, верно здесь, лежит,
Лежит и вирши пишет!»
И видят старцы: под кустом
Лежит в зеленой тоге
Прелестный юноша; лицом
Он светел, точно боги.
Его глаза, как небеса,
И гордо бровь подъята.
В кудрях волнистых волоса
Сверкают, точно злато.
И старцы к юноше идут,
Друг друга обгоняя,
Идут и весело поют:
«Люби! Се царство Мая!»
Царевич старцев видит; он
Лицо приподнял выше,
Над ним светлее небосклон,
И ветер дышит тише.
И говорит царевич Май,
Не говорит, — воркует,
И ветер царской тоги край
Восторженно целует.
И говорит царевич Май:
«Любовь земли услада!
В могиле мрак, в объятьях рай!..
А, впрочем, что вам надо?»
И вот сказал один старик:
«У нас беда большая!
Ты мудр царевич, и велик…
Люби! Се царство Мая!»
«У нас нельзя любить, мой свет!» —
Другой сказал несмело,
На то царицын есть запрет…
Беда, что хочешь делай!..»
А третий в небо посмотрел:
«У нас страна большая,
А акушерки все без дел…
Люби! Се царство Мая!»
Царевич Май вскочил: «Как так!
Того не потерплю я!
Я подниму священный стяг
Во имя поцелуя!
Идите с миром! Я пока
Привык еще к победам
В поход к пределам Василька
Иду за вами следом!..»
VI
Летит со свитою своей
Царевич Май над лугом.
Двенадцать белых лебедей
Везут коляску цугом;
Сидит в венке из васильков
Царевич Май прекрасный;
Двенадцать лучших соловьев
Ему поют согласно.
Летит над бархатом долин, —
Весь мир для Мая узок!
Ему танцуют серпантин
Двенадцать трясогузок.
Поют пернатые певцы,
Внизу шумит дубрава,
И тучке пасмурной скворцы
Кричат: «Держи направо!
Не видишь, что ль, царевич Май
Летит; сверни с дороги!»
И тучка трепетная край
Целует царской тоги.
А Май с улыбкою сидит,
Благоуханно дышит,
Вперед восторженно глядит,
Рукою белой пишет:
«Живые! Радуйтесь весне!
Ласкайтесь крепче жены!
Целуйтесь пламенно, — зане
Такие есть законы!
Живые! Слушайтесь весны
И вечно новой сказки!
Для молний тучи созданы,
А женщины для ласки!
Любовь должна от бедствий злых
Служить громоотводом!
Не подражай в делах своих
Менялам безбородым!
Любовь царица да весна, —
Вот всех поэтов тема.
Дорогу женщине — она
Бессмертная поэма!..»
Царевич Май писал росой
С цветочным соком вместе…
И вдруг скворцы летят толпой,
Скворцов он слышит вести:
Вперед лететь нельзя; стоит
Там столб глубоко врытый,
И на столбу железный щит
Висит гвоздем прибитый.
И надпись ласточки сейчас
На нем прочли в испуге:
«Прохожий! Свет любви погас!
Покиньте жен, супруги.
И пусть съедает вас тоска
На одиноком ложе!
Во всех владеньях Василька
Нельзя любить, прохожий!»
«Вперед скворцы и соловьи! —
Кричит царевич ясный, —
Повесить новый щит: Любви
Все смертные подвластны!»
VII
И вот в пределы Василька
Царевич Май въезжает…
Шумит веселая река,
Веселый день сверкает.
И птицы весело поют,
И тучки ярко рдеют.
В зеленом шелке там и тут
Цветы теперь алеют.
О светлом счастье, и любви,
О нежной женской ласке
Не умолкая соловьи
Поют, зажмурив глазки.
Повсюду радостный напев,
Веселый блеск, движенье,
И даже пчелы, охмелев,
Гудят в изнеможенье.
А в поле девушки поют:
«Цветут земля и воды,
Луга цветут, леса цветут…
Роскошна грудь природы!
Цветет жасмин, сирень и клен,
Тюльпан и медуница!
Все нам кадят со всех сторон,
Все просят нас влюбиться!
О, что нам делать, как тут быть?
Тоска нам грудь сковала:
Нельзя любить, нельзя любить!
Царица всем сказала!..»
«Любите! — им царевич Май
Кричит с улыбкой ясной, —
В могиле мрак, в объятьях рай,
Мир — храм любви прекрасный.
Любите, радуйтесь весне,
Ласкайтесь крепче, жены!
Целуйтесь пламенно, — зане
Такие есть законы!»
И обезумевший народ,
Забыв запрет царицы,
Везде целуется, поет,
Шумит и веселится.
Гогочут лебеди… Содом
Везде царит ужасный!
И солнце огненным щитом
Глядит с улыбкой ясной,
Как все, услыша вешний зов
Пьянеть от счастья стали
И робких дев и даже вдов
Ошибкой целовали!
И шепчут розы ветерку:
«Вот выпал день примерный!
Теперь царице Васильку
С людьми не сладить, верно!..
Так сильно яблони цветут,
Так ярко дни сверкают,
Что по садам и там и тут
Влюбленные гуляют!..»
Меж тем гонцы со всех сторон
Толпой летят к царице:
«Народ, любовью охмелен,
Поет и веселится!..»
VIII
Настала ночь. Заснул чертог.
Луна свой свет наводит.
К окну царица Василек
Задумчиво подходит.
Идет, не слышит пенья птиц,
Плывет как привиденье;
В глазах, под стрелами ресниц,
Тревога и томленье.
И сразу можно уловить,
Что вообще царица
Скучает, хочет полюбить,
Да… подданных стыдится!
И вдруг в саду, в тени дерев,
Царица услыхала,
Неясный шорох, шум шагов,
И в миг бледнее стала.
Царица вздрогнула; и вот
Внезапно перед нею
Выходит юноша, поет:
«К тебе любовью млею!
Тобой дышу, тобой живу,
Сгораю от страданий!
Как шмель душистую траву,
Ищу твоих лобзаний!
Меня зовут царевич Май
Все люди, зверь и птица…
Вдвоем с возлюбленною рай, —
Люблю тебя, царица!
В мечтах ты снилась мне давно
Невестою несмелой!
И сердце страстью спалено,
Как зноем ландыш белый!
Услышь меня, не прогоняй!
О, дай тобой упиться…
В могиле мрак, в объятьях рай!
Люблю тебя, царица!
Весенних дней прекрасней ты,
Пройду ль, бесстрастен, мимо?
Как пчелам вешние цветы,
Ты мне необходима!..»
Царица вздрогнула; глядит
Растерянно и томно
И тихо Маю говорит:
«Но ваша речь нескромна!
Ах, уходи, царевич Май,
Я сирая вдовица!
В могиле мрак, в объятьях рай!» —
Добавила царица,
«О, нет, царевич я совсем,
Не то сказать хотела»…
Царица вздрогнула, затем
Внезапно побледнела.
И в спальню темную бежит,
И дверь на ключ замкнула.
У ней совсем убитый вид,
Она дрожит, вздохнула,
И снится ей: царевич Май
В саду ее гуляет…
«В могиле мрак, в объятьях рай!
Царица повторяет…
IX
По утру издан был указ
Царицей молодою:
«Царевич Май пытался нас
Назвать своей женою.
За это дерзкого схватить
У нас в аллеях сада,
Затем в темницу посадить,
А там казнить, как надо!»
И пойман был царевич Май,
Теперь сидит в темнице.
«В могиле мрак, в объятьях рай!»
Послал письмо к царице.
А завтра будет казнь над ним
Совершена, как надо.
Но он поет: «Хвала живым!
Любовь — земли услада!..»
Настала ночь. Заснул чертог.
Луна свой свет наводит.
К окну царица Василек
Задумчиво подходит.
Она печальна и бледна…
«Кто Василька осудит?
За утро казнь совершена
Над милым Маем будет!»
Слеза горит у ней в очах;
И вдруг в аллеях сада
Царица слышит вздох в кустах:
«Любовь — земли услада!»
Царица вздрогнула, и вот
Внезапно перед нею
Царевич вновь с тоской поет:
«К тебе любовью млею!
Когда в туман оделся лес,
Покинул я темницу,
Я мошкой в скважину пролез,
Чтоб увидать царицу!
Чтобы теперь еще хоть раз
Сказать: я страстью млею!..
Пред палачом в последний час
Я буду вместе с нею!
А без нее, — вздыхает Май, —
И жизни мне не надо!..
В могиле мрак, в объятьях рай,
Любовь — земли услада!..»
Царица вскрикнула:
«Оставь Меня, царевич ясный!
Жену другую песней славь
И радостной, и страстной,
А я, я горькая вдова,
До дна испью страданье!
Уйди! Кружится голова
От твоего дыханья!
«Люби!» — царевич отвечал
С веселою улыбкой
И локон ей поцеловал,
И стан ей обнял гибкий.
Царица робкая дрожит,
Бледна, как привиденье…
«Я влюблена! о срам! о стыд!
О, горе! о, мученье!
Не прогоняй, не проклинай!
В тебе моя отрада!
В могиле мрак, в объятьях рай,
Любовь — земли услада!..
Любовью светел жизни путь!»
Царица простонала
И вмиг к царевичу на грудь
Сконфуженно упала.
И говор шел у звезд ночных,
И все цветы дивились,
Как в эту ночь в саду у них
Два сердца громко бились…
X
Был бал, веселый, шумный бал,
В дворце огни сверкали;
Последний нищий пировал,
Все жены танцевали.
И сад был ярко освещен,
И плакали фонтаны,
Веселый хохот шел у жён,
Мужчины ж были пьяны.
А по аллеям, в том саду,
Шуты и скоморохи
Играли резво в чехарду
И прыгали, как блохи.
Вино и фрукты тут и там
Лакеи разносили.
Гремела музыка гостям,
Фаготы звонко выли,
Трубил веселый медный рот,
И флейта заливалась….
С красавцем Маем Василек
Любовно обнималась.
Потом указ «нельзя любить!»
Публично разорвали.
Мужчины стали больше пить,
А жёны хохотали.
И переделали указ
Себе на папильотки…
Потом пропел какой-то бас,
Затем катались в лодке,
По ясной глади сонных вод —
Каталися и пели.
Горел в созвездьях неба свод
И соловьи гремели:
«Привет тебе, царевич Май!
Весной скучать не надо!
В могиле мрак, в объятьях рай,
Любовь — земли услада!
Любите, радуйтесь весне,
Ласкайтесь крепче, жены!
Целуйтесь пламенно!
Зане Такие есть законы!»
Всю ночь гремели соловьи
И дружно и согласно:
«Живые, радуйтесь! Любви
Все смертные подвластны!»
Двенадцать лысых стариков
Со всеми пировали
И упились в конце концов;
Сидели и мычали:
«Здесь сплошь влюбленные живут!
Люби! Се царство Мая!»
А ночь плыла, и там, и тут
Созвездья зажигая…
Потом уехал светлый Май.
Царица горевала,
«В могиле мрак, в объятьях рай!»
Без умолку шептала.
Шептала с ропотом глухим,
В задумчивой печали,
Вдвоем с сановником одним,
Его… Июнем звали!
|