Борис Лазаревский «Грешная»

Уже чувствовалась сырость и в парке потемнело. Вася был без фуражки, в форменной гимназической блузе, а Любочка укуталась в серый пушистый платок. В десяти шагах казалось, что на лавочке сидит один человек, а не два. Давно следовало идти домой пить чай, но Васе не хотелось двигаться, не хотелось даже вынуть из кармана часы.

Он почти все время молчал. Говорила одна Любочка и слушать ее было ужасно приятно. Минуты на полторы она вдруг умолкала и тогда становилось так тихо, что долетал шум финского залива. Море, вполголоса напевало грустный, красивый мотив.

Вася не мог понять, что его держит возле Любочки. Ему всегда нравились только очень серьезные барышни, много читающие, идейные, а она не окончила даже гимназии, — потому что плохо училась, — не имела никакого понятия о социализме и вдобавок каждую субботу и воскресенье ходила по церквям.

Вася вспомнил, как сегодня в полдень Любочка лежала на песке возле моря, закинув руки под голову и положила ногу на ногу так, что даже виден был кусочек кружева на ее панталонах. Вспомнил, ужаснулся и подумал: «не может быть, все-таки, чтобы меня поработила ее чувственность, меня, человека мыслящего, могущего отдать себе отчет в каждом своем физиологическом ощущении. Не может быть… Тут что-то другое»… Любочка угадала его мысли и опять заговорила тихо и печально:

— Спасибо, спасибо, милый Вася, за то, что вы сидите со мной. Я ведь целый день одна-одиношенька… Вот с мая месяца живу, здесь, на даче с мамой и с бабушкой и все время с ними разговариваю, а мне кажется, будто у меня, с утра и до вечера, рот завязан платком… Нельзя с ними говорить по душе, а с вами можно… Единственная подруга — батюшкина дочка и та меня терпеть не может, — не знаю за что. Право… Вы на следующий год уже будете студентом… Вы умный. Вы все о революции думаете, думаете как бы сделать так, чтобы люди в России меньше страдали. А я не знаю даже откуда и почему эта революция явилась?.. Да… Кроме того, вы святой… Я знаю, вы никогда ни одной барышни не обидели, а я — грешная, ужас какая грешная!

«К чему она все это говорит?» подумал Вася и спросил:

— Чем же вы грешная?

— Да так… Уж поверьте, что если есть тот свет, так мне там достанется больше всех…

Вася улыбнулся, вынул папиросу и зажег спичку.

Оранжевый, маленький огонек осветил его бледное лицо, коротко остриженные волосы, сухие губы и опущенные ресницы. Зрачки темных глаз Любочки заблестели, расширились и пугливо смотрели на пламя, пока оно не потухло.

— Ну так чем же вы грешная? — опять спросил, Вася и с удовольствием затянулся папироской.

— Вот вы думаете, будто я так себе, зря болтаю… А вы знаете, что я делала в этом году, во время Пасхальной заутрени?..

— Не-е-т. Ну что?

— Видите, мама как раз простудилась, а у бабушки нога разболелась и пришлось мне идти в церковь одной. Хотелось, как бы от дома поближе и поинтереснее. Пошла к Исаакию. Не надела даже ни корсета, ни белого платья, а просто розовую шелковую кофточку, а сверху легонькую шевиотовую и шляпу свою всегдашнюю фетровую… На улицах светло, тепло и сыро, мокрые камни блестят… Весь город дрожит от колоколов… Ну, пришла и начала протискиваться вперед. Здесь тоже светло. Все до одного паникадила сияют. Головы двигаются. Я люблю народ, люблю смотреть на незнакомые лица и угадывать, кто о чем думает…

Любочка вздохнула и заговорила беспокойнее:

— Тискалась, тискалась, никак не могу пробраться к певчим. Пришлось остановиться посреди церкви. Перекрестилась, поправила шляпу, осмотрелась. Справа от меня стоит штатский, молодой, русая бородка, очень красивый. Немножко на вас похож, хоть вы и без бороды Право же похож… Держит в руках зеленую свечу и две вербочки, — так полагается, — зеленый цвет выражает надежду. Эту свечу нужно держать, пока не запоют «Христос Воскресе»… У других не то что зеленых, а и никаких свечей в руках не было, и у меня не было… Очень меня заинтересовал этот господинчик. В толпе стать на колени трудно, а он становится и все молится, ужас как молится, — должно быть просит Бога о чем-то очень важном. И так всю заутреню. У меня уже ноги заболели, хочется домой в постельку и, в то же время, интересно смотреть на соседа. Достояли мы так почти до самого конца и обедню. Входят, выходят, а народу все не уменьшается. Наконец, вижу собирается уходить и этот молодой человек. Я нарочно пустила его за собой. Два шага вперед, а один назад… Оглянусь, посмотрю на его лицо, вспомню, как он молился и мне вдруг станет удивительно: как это им — таким молодым, — так владеет Бог!.. Потом мне пришла в голову страшная мысль, что и я такая сильная, как Бог… Сейчас испытаю — думаю. Нарочно держу на колонну и сделала вид, как будто меня очень уже придавили. Потом повернула назад и пошла прямо на этого господина. Прижали меня к нему близко, близко, даже груди моей больно стало. Уже моя щека его бороды касается. Волнуюсь… Он сначала побледнел, а потом покраснел и со страхом смотрит мне в глаза. Поднял кверху руку со свечей и с вербочками, и все это у него трясется… С ума я тогда сошла… Нет, думаю: сдавайся, небесный господин, мне, земной! И не отступаю… Чувствую, какой он весь горячий, дышит тяжело и рот раскрывает, как птица в жару. Наконец, выронил он свою свечу зеленую и вербочки и вижу я, что и подымать их не собирается. Уже губы у него пересохли… Вдруг мне жалко его стало и чего-то страшно, ужас как страшно, — даже горло сдавило, — вот как во сне бывает. Отвернулась я от него, заработала локтями и наконец выбралась на улицу. Здесь как в раю. Солнце взошло. В Александровском сквере воробьи чирикают. Свежо, — точно в море окунулась. Пришла домой, похристосовалась, мигом разделась, переменила сорочку и в чистенькую постель… А заснуть не могу… Думаю: я вот и не умная, а такая же сильная как и Бог, всю волю у незнакомого человека забрала. Это потому, что я, хоть и ничтожнейшая, но часть Бога… Не простит он мне этого никогда!..

Любочка замолчала и вздохнула.

— Вам простит, — сказал Вася.

— Почему?

— Потому что вам противна всякая неправда и всякая неискренность. Однако, пора домой…

Любочка взяла его под руку и они медленно пошли через уже совсем темный парк. Иногда спотыкались о корни деревьев и смеялись, но уже не разговаривали, пока впереди не замелькали огни дач.

— Чем это здесь на опушке так пахнет? — спросила Любочка.

— Вереском, он ночью всегда душистее. Посмотрите, как много звезд, а в июле в это время было еще совсем светло. Уже осень…

Вася замолчал и стал думать о городе, о сходках, о том, как он будет спорить с самой умной в их кружке барышней, Лелей Дружининой. Все это было впереди.

А сейчас он только чувствовал локтем теплую грудь Любочки и слышал, как сильно бьется ее сердце — точно у дикого зверька, которого ваяли в руки… И не хотелось от нее уходить, до слез не хотелось.