Борис Лазаревский «Неизбежное»

Книжный магазин был большой и, когда приказчики под руководством Андрея наводили порядок, с верхних полок летело много пыли и трудно было дышать. Андрей закуривал сигару и садился на стул с тем, чтобы наблюдать за работой, но через пять минут вставал и говорил старшему приказчику:

— Вы, Иван Иванович, уж сами наблюдайте, чтобы все было, как следует, а я пойду пройдусь, голова что-то болит.

— Обойдемся, — отвечал Иван Иванович, — и, снисходительно, точно старший младшему, пожимал руку хозяину.

Владельцем магазина числился отец Андрея, глубокий старец древних заветов, года три никуда не выходивший.

Если бы не Иван Иванович, то все дело давно бы рухнуло, а все обороты перешли бы на векселя. Жена Андрея, Нина Алексеевна, выходила замуж не по любви и была с ним одних лет. Ничем на свете, кроме детей, она не интересовалась и никогда ничего не читала.

Осенью с Андреем, как говорили приказчики, «что-то сделалось»: во-первых, он оделся в новый серый, очень изящный, пиджачный костюм и стал иначе подстригать бороду, а волосы зачесывал так, чтобы не было видно плеши, в магазин начал приходить чаще и сидел здесь до трех часов, а иногда и до пяти, затем прибавил жалованья сначала Ивану Ивановичу на целых шестьсот рублей в год, а потом и остальным служащим. Сидел Андрей всегда возле конторки Ивана Ивановича с какой-нибудь новой книгой в руках и прихлебывал чай.

После двух часов в магазин иногда заходила дочь Ивана Ивановича, гимназистка восьмого класса Галя, худенькая семнадцатилетняя девушка с длинными ресницами, правильными черными бровями и карими малороссийскими глазами, серьезная и молчаливая.

Андрей любил дарить ей книги — тогда на щеках Гали появлялся румянец, а зрачки делались ласковыми, и она бормотала.

— Право не стоит… Ведь это же дорогое издание.

О том, как живет Галя дома, Андрей ничего не знал, но как-то услыхал от Ивана Ивановича, что она очень богомольная и не пропускает, в своей приходской церкви, ни одной вечерни и ни одной обедни.

Заходить к отцу Галя начала только с этой осени, потому что перевелась в другую гимназию, где восьмой класс был поставлен лучше, и находилась эта гимназия недалеко от магазина.

В первое время Андрей ужасно ее стеснялся, а затем привык и сам попросил, если понадобится какая-нибудь книга, обращаться непосредственно к нему. В ноябре Галя вдруг перестала заходить. Андрей думал, что, может быть, заболела инфлюэнцей, хотел спросить Ивана Ивановича, но было неловко.

На вторую неделю им овладело непонятное беспокойство и мысли о Гале не оставляли ни днем, ни ночью, ни в магазине, ни на улице, а дома бывало так скучно, что хотелось плакать.

В субботу Андрей шел в магазин и волновался, — почему-то был уверен, что сегодня увидит Галю, — досидел до четырех часов, но она не пришла. Чуть-чуть не спросил Ивана Ивановича о ее здоровье, но вовремя удержался и только сказал, неизвестно к кому обращаясь:

— У нас паровое отопление, но нельзя же, господа, им злоупотреблять, ведь задохнуться можно; наверное, градусов двадцать.

Он побежал к висевшему на стенке термометру и ткнул пальцем куда-то выше нуля. Иван Иванович тоже встал, не торопясь надел пенсне и удивленно произнес:

— Как видите, всего тринадцать градусов, меньше уж некуда.

— Ах, это градусник такой… он еще при дедушке висел.

От термометра Андрей сделал два шага к своей шубе, надел ее и попрощался за руку только с одним Иваном Ивановичем.

Помнилось, что когда-то Иван Иванович назвал своей приходской церковью Успенскую и говорил, что Галя бывает только там. И вдруг стало радостно, радостно. Поглядел на часы и подумал: «Скоро пять, но еще рано, служба начинается, кажется, в шесть; если пойду пешком — до начала придется еще постоять». Андрей закурил сигару и почувствовал себя молодым человеком, идущим на свидание, вспомнил о жене. Сделалось неловко, но сейчас же пробежала мысль: «Я ей отдал все свои лучшие годы, я не виноват, что мне еще хочется жить, и нет ничего дурного в том, что меня тянет к чистой, хорошей девушке и хочется поговорить».

«Если Бог есть, — думал Андрей уже в церкви, — если Он бесконечно добр, то Он пошлет мне хоть кусочек настоящего счастья, о котором до сих пор я только читал в книгах. Я не хочу ничего грязного, даже просто естественного… Душа моя просит свежего дыхания и милых, наивных слов; я никогда их не слыхал от жены…»

Вошел и перекрестился священник, потом его голос очень слабо раздался в алтаре и сейчас же на клиросе кто-то начал читать не по-дьячковски, — спокойно и членораздельно. Топоча ногами поднялись на хоры певчие. Андрей оглянулся, увидел, что в церкви уже много народу и, волнуясь, спросил самого себя: «Придет или не придет?»

Когда запели: «Благослови душе моя Господа», — Андрея потянуло поглядеть влево и он сразу заметил черные ленты на шляпе Гали и сейчас же, как тогда в магазине, — вдруг стало жарко. Не было скучно и даже хотелось креститься и молиться… Только под конец опять стало неловко и страшновато. Народу прибавилось и, чтобы не пропустить Гали, Андрей прошел назад и стал у самых дверей возле свечного ящика.

Видно было, как сверху цепи прикладывавшихся к кресту двигались черные ленты, а потом повернулись и стали приближаться.

Неожиданно для самого себя Андрей ее окликнул:

— Галя….

Девушка испуганно повернула головку, но сейчас же ее глаза засветились удивлением и, как будто, радостно. На улице она сказала:

— Вот уж не предполагала, чтобы и вы ходили в церковь.

— Да так, это вышло случайно, — солгал Андрей, почувствовав, что краснеет, и подумал: «Хорошо, что на улице уже темно».

Снег не переставал, — было скользко. Высокая и стройная Галя качнулась было в сторону и едва удержалась. Тогда Андрей, опять неожиданно для самого себя, взял ее под руку. Шли и разговаривали, как старые знакомые. Галя рассказала, что теперь у нее урок, который начинается сейчас же после гимназических занятий, и в магазин ходить уже нет времени. Шутила и также искренно и просто сострила, что, по ее мнению, самые богатые и самые счастливые люди — это библиотекари и книгопродавцы, потому что они могут читать сколько угодно и что угодно.

— Да весь наш магазин к вашим услугам, напишите мне открытку или сообщите по телефону — и я вам пришлю любую книгу.

Галя помолчала и затем с иронией в голосе произнесла:

— Где-то я слыхала или читала, что творит милостыню не подающий нищему, а этот самый нищий благодетельствует того, кто ему подает, пробуждая человеческие чувства…

— Ну, это философия…

На одной из улиц Галя вдруг остановилась и сказала:

— До свидания, вот и наш дом.

И при свете фонаря было видно, как она улыбнулась и склонила голову набок. Андрей закусил нижнюю губу, точно от боли, и пробормотал:

— А теперь я, действительно, как нищий, попрошу вас об одном.

— О чем?

— Не говорите отцу, что мы виделись.

— Почему?

— Да так… Я вас об этом очень прошу.

— Ну хорошо.

Очень трудно было в следующую субботу не пойти в церковь, но тоже чутье говорило, что, если он пойдет, Гале это не понравится. Приятно было вспоминать, что, когда он ее называл по имени, Галя ни разу его не поправила и не потребовала, чтобы Андрей называл ее и по отчеству.

В четверг пришелся двунадесятый праздник. Андрей знал, что в среду будет большая всенощная и сейчас же после обеда ушел из дому. На улице думалось легче и почему-то легче было оправдывать себя, уже немолодого и женатого, в этом сладком тяготении.

Во все время службы он не подошел к ней, но, когда священник начал мазать елеем, Андрей растолкал толпу и стал за спиной Гали; она сейчас же оглянулась и едва заметно кивнула головой. Было очень приятно, что они очутились почти рядом и священник прикоснулся кисточкой прежде к его лбу, а затем ко лбу Гали, — точно соединил их. После окончания службы Галя с иронией спросила:

— Вы и теперь случайно зашли в нашу церковь?

— Нет, потому что хотел вас видеть.

— А зачем я вам?

— Не знаю, честное слово, не знаю, но также даю вам честное слово, что быть возле вас — это моя единственная радость.

— А возле жены?

— Я люблю жену, но скорее, как мать моих детей, или как старшую сестру, — мы ведь одних лет. Я, Галя, не хочу и не могу вам лгать, да и вы слишком проницательны, чтобы не понимать и не знать, что человек в этом не виноват…

Затем, долго шли молча и расстались молча.

Теперь все, что делал Иван Иванович в магазине, казалось Андрею умным и целесообразным и думалось иногда, что этот человек, вышедший из народа и не получивший никакого образования, как личность, гораздо крупнее и серьезнее, чем отец.

Когда встретились с Галей опять, стало совсем ясно, без всяких объяснений, что их одинаково тянет друг к другу, тянет особое любопытство и желание проникнуть в одинокую душу, которое, несмотря ни на возраст, ни на общественное положение, непременно кончается настоящей любовью.

Прошли рождественские праздники и за это время виделись только один раз. Дома Андрей злился, жаловался на какую-то болезнь, а жена посылала за докторами.

Изголодался.

И когда потом встретились с Галей, оба почему-то заплакали. Андрей овладел собой и сказал:

— Слушай, невозможно видеться только на улице, слушай, я знаю, что в отдельных кабинетах встречаются только случайные пары, но если некуда деваться… поедем туда.

— Как хотите.

И только теперь Андрей заметил, что Галя говорит ему вы, а он ей — ты. Спросили почему-то лимонаду и осетрины и ни к тому, ни к другому не притронулись, а только сидели, обнявшись, и говорили, говорили…

— Галечка, милая, я больше чем вдвое тебя старше, но мне кажется, что старшая ты, что в моей жизни ты волшебница, которая выведет меня из царства денег и тоски и покажет новую светлую жизнь.

— Ничего я не могу… — ответила она и погладила Андрея по голове, а он поцеловал ей руку.

В ресторане ей не понравилось и в следующий раз увиделись просто на улице, взяли хорошего извозчика и поехали за город. Чуть слышно постукивал подковой о подкову рысак. Тяжелые, придавленные снегом ветви елей иногда задевали кучера или плечо Андрея и серебристая пыль приятно обжигала лица. Андрей коснулся пальцем спины кучера и сказал:

— Поезжай шагом.

А потом спросил Галю:

— Ну, что было бы, если бы мы встретили твоего отца?

— Он бы глазам своим не поверил, и, может быть, лишил бы себя жизни. Он так, как и ты, считает меня необыкновенной, чуть ли не святой, и узнать, что я такая же, как и все, было бы для него очень страшно… Мне кажется, он мог бы сойти с ума…

— Никогда и никто не узнает…

Радость тайны всегда волновала Галю и Андрея. Любовниками они еще не были. Но Андрей знал, не спрашивая, что Галя согласится на все и каяться не будет. И это удерживало его страсть.

Гале было труднее, приходилось скрывать от отца настроения, приходилось лгать самой себе.

Теперь уже было две Гали…

Одна уверяла, что все обстоит благополучно, что только раз в неделю она разговаривает с человеком старшим и более умным, которому тяжело живется и уйти некуда… И чистый он весь и печальный… Что назначение интеллигентной девушки — подавать руку таким людям… И приятно вспоминались слова Андрея, что не он подающий милостыню, а сама Галя дарит самое редкое и самое ценное на этом свете — искренность… И девичьи грезы, как в романсе звуки, переплетались с мечтами о том огромном счастье, которое где-то уже ждет их, тянет к ним обоим свои теплые, ласковые, как материнские, руки и даст ту любовь, которая не кончается на грешной земле…

Вторая Галя ни о чем, кроме новой встречи, не хотела думать и, точно игрок, готова была поставить на карту и гимназический аттестат, и отца, и собственное тело…

И когда две Гали начинали спорить, тогда хотелось плакать, хотелось лежать на холодном полу, перед чудотворной иконой Божией Матери и без слов просить:

— Помоги, помоги, научи…

А после молитвы снова хотелось в темный лес с тяжелыми от снега ветвями, на мороз, при котором теплее и радостнее, чем в июльский вечер в саду.

Пошли дожди и почернел снег. Иван Иванович с приказчиками уже отбирал детские книги в тисненных золотом переплетах для пасхальной витрины. Андрей заметил, что отец Гали стал как будто мрачнее и пожелтел.

В субботу опять встретились на вечерне и глаза Гали показались печальными. На улице она много говорила, говорила о том, что всю неделю ужасно скучала, что хотела вызвать его по телефону, что теперь, когда она полюбила, вдруг начали мучить предчувствия и все кажется, будто предстоит разлука и навсегда…

Андрей успокаивал Галю, шутил и заставлял себя улыбаться, хотя и сам вдруг заразился ее настроением.

Решили увидеться в следующий вторник вечером.

— Я скажу, что иду с подругой в театр, в первый раз солгу отцу, но для тебя, — и до двенадцати ночи будем вместе. Ты знаешь, не твои слова, а один твой голос меня успокаивает и делает счастливой…

Во вторник утром совсем неожиданно начал падать крупный снег. В магазине мальчики долго вытряхали шубу Андрея. Иван Иванович как будто повеселел и шутливо побранил хозяина за то, что он давно не заглядывал в бухгалтерские книги.

— Это не по-коммерчески.

— Здесь не я хозяин, а вы хозяин, — ответил Андрей.

— Ваш чистый доход составляет не меньше пятнадцати тысяч в год, а я получаю всего три тысячи.

Андрею хотелось закричать, что он все готов подарить Ивану Ивановичу: и магазин, и доходы. И чтобы на самом деле не сказать лишнего, он взял первую попавшуюся книгу и, прихлебывая холодный чай, начал ее разрезать.

В четыре часа Андрей протелефонировал домой, чтобы его не ждали к обеду, и пошел в ресторан, слушал румынский оркестр и ничего не ел.

Когда встретились, Андрей спросил Галю:

— Ну что, прошло это чувство боязни?

— Прошло, — ответила Галя, — но все-таки лучше поедем за город. Ведь опять чудесная санная дорога. Вероятно, зима уже в последний раз такая ласковая, скоро ей конец…

— Как и мне, — вырвалось у Андрея.

— Зачем так говорить…

Долго не могли найти хорошего извозчика и когда сели — обрадовались, как дети, и крепко прижались друг к другу. Снег уже давно перестал падать и вверху, на фоне черного бархата, разбросались не южные, — холодные, белесоватые звезды. Красноватой точкой выделялся один Марс. Андрей поднял голову и сказал:

— Красивая редкая звезда. И странно, я часто гляжу на небо, но за целую зиму только сегодня ее заметил. Люди почему-то считают эту звезду кровавой и предвещающей смерть…

— А нам она предвещает одно счастье.

Въехали в лес. Галя совсем развеселилась: хватала рукой за проносившиеся мимо ветки, вытряхивала у Андрея из-за воротника снег и жадно, как никогда прежде, отвечала на горячие поцелуи.

Велели ехать шагом и с левой стороны увидели молодой серебряный полумесяц. Его робкий свет посыпал маленькими алмазами каждую белую верхушку дерева. Чуть выше над месяцем ярко блестела кругленькая, а не остроугольная, звезда.

— Смотри совсем турецкий герб, — сказал Андрей

— Мгм… — отозвалась Галя и в первый раз первая потянулась к его губам.

Заехали в какой-то загородный ресторанчик и выпили скверного мутного чаю. Заговорились. Когда Андрей взглянул на часы, то подумал, что они, вероятно, остановились: было начало двенадцатого. А через полчаса Галя хотела быть дома. Взглянула на циферблат и она и заторопилась. Андрей обещал извозчику прибавить. Санки бесшумно и быстро поплыли. Андрей шептал Гале на ухо:

— Видишь, какая чепуха все эти наши предчувствия, сегодня один из самых счастливых вечеров, и погода великолепная…

Уже показались электрические фонари города. Мигая прожектором, их обогнал автомобиль.

— А на рысаке ведь лучше? — шепнул Андрей.

— Мгм… — ответила Галя и крепко сжала под полостью его руку.

Прохрипел новый автомобиль и было слышно, как где-то далеко харкает и лает еще один.

— Последний раз, — снова прошептал Андрей и прижался губами к нежной холодной щечке.

Потом он вдруг приподнялся на воздух, точно привстал, перекувырнулся и полетел через голову кучера. Санки хряснули и опрокинулись. Галя точно выпрыгнула и уткнулась в большую кучу снега. Лошадь круто повернула и на одной сломанной оглобле и на вожжах потащила кучера по улице…

— Стой, стой, стой!.. — заорал кто-то из темноты.

И шум мотора вдруг затих. Андрея подняли. Тяжело дышавшую, откинувшуюся назад Галю почти держал на руках городовой. В одну минуту сбежалась толпа. Андрей слышал и видел, как знакомый офицер кричал и топал ногами на человека с большим меховым воротником и серебряными пуговицами, должно быть, на шофера. Другой господин в бобровой шапке на затылке, весь бледный, вероятно, владелец автомобиля, ни к кому не обращаясь, бормотал что-то бессвязное и весь дрожал.

Галя вдруг рванулась от городового и, пошатываясь, приблизилась к Андрею.

— Боже мой, Боже мой… — продышала она.

Появился околоточный или пристав и, чуть улыбаясь, сказал Андрею:

— Хорошо еще, что так кончилось, — затем обратился к Гале и уже другим, деловым, голосом отчеканил: — Потрудитесь, барышня, объявить ваше имя, отчество и фамилию и место жительства.

Полицейский вынул записную книжку и добавил:

— А также звание…