Дмитрий Голицын «Дядя Артур»

Миша вбежал в кабинет, весело топая ножками и крича:

— Мама, звонят!

— Разве можно так кричать? — сказала Марья Петровна, с искусственною строгостью, любуясь оживленным лицом и розовыми щечками четырехлетнего Миши. — Я тебе сколько раз говорила, что так кричать нельзя. Ты всех оглушишь…

Но Миша уже не слушал и восторженно кувыркался на диване, потряхивая белокурой головой и продолжая неистово кричать:

— Мама, звонят! Мама, звонят!

В передней раздался глухой стук галош, звякнул портфель, брошенный на стол.

— Это папа, — угадала Марья Петровна, поднимаясь с кресла.

Миша рванулся было в переднюю.

— Миша, Миша, нельзя! Папа с холода… простудишься.

Вошел папа, Николай Дмитриевич Тополов, рослый и немного толстый брюнет лет тридцати пяти, с несколько ленивым взглядом.

— Отчего сегодня раньше обыкновенного? — спросила Марья Петровна и внимательно посмотрела на мужа, инстинктивно предчувствуя огорченье, неприятность. Ее хорошенькое лицо худощавой блондинки приняло озабоченное выражение.

— Bojou’, papa! — закричал Миша, хватая отца за колени.

— Постой, постой, не до тебя, — отмахнулся он, — оставь меня…

Ребенок огорчился, отошел к дивану, с глубоко оскорбленным видом, и притих.

— Как тебе не совестно, Коля, — мягко упрекнула Марья Петровна, — он так обрадовался тебе…

Николай Дмитриевич нахмурился.

— Это очень хорошо, да мне-то радоваться нечего.

И, рассеянно поцеловав жену, подошел к лампе, закурил папиросу.

Жена с тревогой взглянула на него. «Так и есть, что-то случилось!» — подумала она и спросила:

— Опять по службе неприятность? Ты чем-то недоволен?..

— Какие могут быть по службе неприятности! — нетерпеливо оборвал Тополов. — Разве в этом одном…

— Папа, ты купил мне солдатика? — перебил Миша.

— Ну? — со злостью сказал отец, но Марья Петровна его остановила:

— Перестань. Разве он может понимать? Миша, посиди смирно. Видишь: папа с мамой разговаривают.

Миша немедленно согласился с тем, что следует посидеть смирно. Он вскарабкался на диван, сел в угол, образуемый большими пестрыми подушками, сложил ручки на животике и принял вид внимательно слушающего человека.

— Отчего ты его к няне не отошлешь? — недовольным тоном спросил Николай Дмитриевич.

— Ее нет. Я ее отпустила к какой-то ее подруге. Она вернется вечером… Что же случилось?

Тополов нервно пожал плечами, затянулся раза два папиросой и ответил, сердитым голосом:

— Степанов отказывается платить.

«Степанов отказывается платить»… Марья Петровна угадала, что в этих словах заключается что-то очень зловещее. Но она не понимала.

— Какой Степанов? — робко произнесла она. — Отчего?

И она бросила тревожный взгляд сперва на сына, а потом на окружающую ее дорогую обстановку кабинета, как будто боялась, что сейчас ее больно ударят по привязанностям и привычкам.

Николай Дмитриевич рассердился:

— Разве я тебе не говорил! Ты никогда ничего не помнишь. Степанов, мой товарищ, я за него поручился, в двенадцати тысячах… Последний срок истекает завтра. Он тянул до последней минуты, а сейчас объявил мне, что платить не может.

— Не может, — бессознательно сказала Марья Петровна.

— Не может… Он отказывается платить. Контора Столбешкина лопнула и это его разорило.

— Что же будет?

— С нас взыщут.

Марья Петровна резко побледнела.

— А у нас деньги есть? — спросила она.

— Да ты разве не знаешь, что у нас теперь ничего нет! Все воображают, что есть, а между тем ничего нет. С этим наследством мы все голову потеряли, а получить еще не скоро удастся…

— Что же с нами сделают?

— Очень просто, все опишут, продадут… Хапровы еще больше станут прижимать.

Воображение Тополовой стало рисовать ей очень страшную картину описи. Ей, почему-то, представлялось, что непременно придут солдаты с ружьями и возьмут всех в тюрьму.

— Зачем же ты поручился! — вырвалось у нее.

— Ах, не время теперь читать нравоученья! Разве я мог предвидеть, что Столбешкин крахнет и что Степанов не заплатит?! Мне он нужен был, сама знаешь. Да и не мог я предполагать, что дело с наследством до такой степени затянется. Хапровы не идут ни на какие уступки, тянут по всем инстанциям, именно рассчитывая на то, что я устану и пойду на мировую, лишь бы получить деньги теперь. А мировая для них значит — отдать половину, то есть полтораста тысяч. И придется согласиться, отдать полтораста тысяч из-за двенадцати. Я видел их поверенного, нарочно поехал сейчас к нему. Они все знают и рады. И нет законов, чтобы таких негодяев притянуть…

— Значит, не все пропало… лучше уж на это пойти, — посоветовала Марья Петровна, — наконец, все знают, что тебе предстоит получить много денег… можно пока занять…

— Займешь тут, как же! Не все доверяют спорным наследствам. Мало правды: надо, чтобы правде поверили.

— Возьми у дяди Артура. Денег у него много. Кстати, он у нас сегодня обедает.

— У дяди Артура Аркжевского? — переспросил грубым голосом Николай Дмитриевич. — У дяди Артура Аркжевского?

— Конечно. Я знаю, что у него чуть ли не несколько сот тысяч деньгами. Он может дать.

Тополов с озлоблением уставился на жену и отчеканил:

— Дядя Артур Аркжевский ничего не даст, потому что терпеть меня не может. Дядя Артур Аркжевский негодяй!

— Тише, тише, — заторопилась Марья Петровна, кивая на сына, — разве можно… дети все повторяют.

Ее муж опомнился и сказал:

— Разве ты не знаешь, что твоя тетка вышла замуж за ростовщика? Он, пожалуй, даст за большие проценты. Откуда у него богатство? Ростовщичеством накопил.

— Что же тогда делать? Мириться с Хапровыми?

Николай Дмитриевич беспомощно развел руками. Он не знал. И та и другая комбинация должна была обойтись слишком дорого.

— Не продавать же мебель и платья с аукциона! — раздражительно произнесла она.

Она начинала сердиться. Зачем ему вздумалось услужить Степанову! Потому что у Степанова связи? Вздор! Двенадцать тысяч дороже связей. Отец семейства не имеет права рисковать такими суммами. Когда деньги явятся, то и связи будут…

В более осторожных выражениях, она высказывала эти мысли, пока Николай Дмитриевич, взволнованный, шагал по кабинету. Миша смотрел на них и скучал. Он терпеть не мог непонятных разговоров.

Задребезжал воздушный звонок.

— Мама, звонят! — радостно вскрикнул Миша и запрыгал на диване.

— Это дядя Артур! — встрепенулась Марья Петровна. — Пожалуйста, Коля, скажи ему… Он, наверно, даст. Так ведь нельзя. Ну, пожалуйста, будь мягок, терпелив… Какое нам дело! Нам нужны теперь деньги и он знает, что ты получишь.

Она подошла к мужу, обняла его.

Можно было подумать, что они говорят о любви.

Послышались мягкие шаги дяди Артура Аркжевского.

— Я сегодня немного раньше пришел, — ласковым голосом произнес он, входя, — это вас не стесняет?

— Помилуйте, дядя, — приветливо улыбнулась Марья Петровна.

Николай Дмитриевич тоже приветливо проговорил: — Помилуйте, Артур Артурович…

А Миша кинулся к вошедшему и стал тянуть у него из рук небольшой пакет, аккуратно завернутый в газетную бумагу.

— Дядя, это мне?

Дядя, очень статный брюнет с крашенными бакенбардами и кавалерийской наружностью, засмеялся:

— Нет, это не тебе.

Миша немедленно обиделся и снова ушел на диван, разочарованный.

Аркжевский поцеловал племянницу в лоб, крепко пожал руку ее мужу и сел.

— Что это, какой у вас обоих озабоченный вид? — заметил он. — Произошла неприятность?

— Нет, ничего, ничего, — забормотал Тополов, — так…

— А… а я думал… Да, знаете, мне сейчас сообщили, что у вашего друга Степанова случилось несчастие. Крах Столбешкина его совершенно разорил.

— Да, да, знаем, — сказала Марья Петровна, волнуясь.

Ее муж остановил ее жестом, как будто собирался сказать лучше, но только повторил:

— Да, да, знаем.

— И вы, Николай Дмитриевич, поручились за него в двенадцати тысячах, как мне передавали, — мягко проговорил Артур Артурович.

Тополов растерялся.

— Почем вы знаете?

— О! Я все знаю. Я знаю также, что у вас теперь никаких денег нет, и я принес вам деньги.

Тут Аркжевский кивнул на пакет, который лежал у него на коленях.

— Не люблю я затягивать дела, принес деньги. Не удобно было положить такую крупную сумму в бумажник.

— Дядя, какой вы добрый, милый! Вы спасаете полтораста тысяч! — обрадовалась Марья Петровна и кинулась к нему.

— Ну, ну, полно, — отстранил тот ее, — стоит ли об этом говорить. Не чужие мы. И нечего скрывать, что я ничем не рискую, так как твой муж, наверно, получит наследство. Нельзя же уступать Хапровым.

— Я вам очень благодарен, — сказал Николай Дмитриевич, — вы меня выручаете… Я вам, Артур Артурович, дам вексель.

— Конечно, вексель. Но я не люблю говорить о делах при дамах. Маруся, ты наверно нужна там для каких-нибудь хозяйственных распоряжений.

— Нужна, нужна! — радостно залепетала Марья Петровна и исчезла.

Едва она вышла, Аркжевский принял деловой вид и обратился к Тополову:

— Двенадцать тысяч я вам принес. Я достал их, как только узнал, в каком вы положении. Я не могу допустить, чтобы моя племянница хотя бы временно была в нужде. Ведь вексель вам не перепишут. Не такие теперь времена. В ваши надежды на наследство никто и верить не захочет. Кто не говорит о наследствах, занимая деньги! Я деньги достал путем некоторых пожертвований. Вексель мы напишем на год. Раньше ведь вы ничего не получите.

Николай Дмитриевич не знал, как благодарить. Он не ожидал подобной любезности.

Артур Артурович продолжал:

— Вы мне только напишите вексель на двадцать тысяч.

— Двадцать тысяч! — вскрикнул Тополов.

Он был страшно поражен. Злость в нем появилась.

— Если вы не согласитесь, то вам придется обратиться к Хапровым с просьбой о мировой. Они ровно в двадцать раз больше с вас возьмут.

— Ростовщиков в Петербурге много, — с оскорбительной улыбкой заметил Тополов.

Аркжевский не смутился.

— Конечно, много. Но все они, раньше нежели вам дать, зная, что я с вами в родстве, обратятся ко мне, спросят, можно ли вам доверять.

«И ты, разумеется, ответишь, что нельзя!» — с озлоблением подумал Николай Дмитриевич.

— Кроме того, — продолжал свои объяснения Артур Артурович, — со мною дело верно, деньги налицо и процентов я вперед не взимаю…

Николай Дмитриевич понял, что дядя Артур боится упустить аферу. Ему было очень противно. Хотелось оскорбить ростовщика. Но разве этот негодяй задумается ему повредить? Всюду у него ходы имеются.

— Хорошо, объявил он, — я согласен.

— То-то… Есть у вас вексельная бумага? Нет? У меня есть.

И дядя Артур достал из бумажника листок, протянул его Тополову.

— Пишите, на двадцать тысяч, на год. Другой бы настаивал на первом требовании.

Тополов, молча, взял вексель, сел за стол, стал писать. Аркжевский развязывал принесенный пакет. Миша смотрел на них с большой тоской. Ему очень хотелось что-нибудь громко и внятно сказать.

— Готово. Давайте и получайте.

Николай Дмитриевич подал Аркжевскому вексель, принял от него деньги. В это время вошла Марья Петровна.

— Кончили? — спросила она. — Вы добрый, дядя! Бог вас вознаградит. Не правда ли, Коля, мы никогда этого не забудем…

Тополов в эту минуту думал о том, что Артур Артурович, хоть и ограбил, а все-таки спас от многих неприятностей. Теперь можно будет действовать с Хапровыми энергично.

— Да, — медленно проговорил он, — большое спасибо дяде. Он нас выручил.

И пожал руку гостю.

Миша внезапно оживился. Увидев, что все с дядей ласковы, он захотел тоже что-нибудь выразить. Ему пришли в голову слова отца, и он весело произнес:

— Дядя Артур Аркжевский негодяй.