Дмитрий Цензop «Бонна»
Поступившая в дом Воловьевых новая бонна Лина внесла в семью маленький разлад. Лицо у нее было бледное, глаза невинно синели, и большие каштановые волосы выбивались из прически. Она казалась значительно моложе своих лет. Во всей ее фигуре была какая-то влекущая нескладность.
Петр Андреевич, которому доктора прописали против его полноты прогулку пешком, стал возвращаться тотчас после правления, даже проводить вечера дома. Он постоянно искал повод остаться с Линой наедине. Это было замечено Марией Ниловной и она начала устраивать мужу сцены с тихим шипением.
Лина целый день возилась с двумя драчливыми мальчиками, рассеянно ходила своей неловкой походкой по комнатам, и в свободные часы читала. Петр Андреевич подстерегал ее В коридоре или гостиной и обнимал; Лина отбивалась, краснела и убегала.
В именины Марии Ниловны у Воловьевых собрались гости. За ужином помогала прислуживать Лина, и мужчины посматривали на нее с улыбкой. Красивый, неглупый брюнет, лет 30, Витинов, приятель Петра Андреевича, сказал ему шепотом:
— Странная девушка. Красивая и нескладная какая-то. Мне кажется, у тебя ничего не выйдет, У нее высокий лоб и тонкие губы; такие — упорно-нравственные.
Петр Андреевич махнул рукой.
— Глупости! Нужно терпение.
— По правдe сказать, она мне не очень нравится, — оборвал Витинов и замолчал.
После ужина гости расселись за карточные столы, а Витинов прошел в гостиную. Там, у окна, Лина смотрела в ноты. Витинов тихо подошел сзади и спросил:
— О чем мечтаете, фрейлейн Лина?
Она вскрикнула и покраснела.
— Боже, как вы меня испугали!..
Она направилась к двери, чтобы выйти; там Пётр Андреевич, распростерши руки, поймал Лину в объятия, она вырвалась и вспыхнула:
— Пустите, как вам не стыдно! я не позволю так…
Лина выбежала, а Воловьев жирно засмеялся:
— Каково, а? Я думаю прикидывается… Всегда труден первый шаг, а потом для них это составляет сущие пустяки.
Он обнял Витинова за талию и что-то сказал ему на ухо. Витинов засмеялся.
— Пожалуй, я бы не прочь…
— Попытайся! Я уже немного отяжелел. Это будет штука!
— Что ж, я попробую, — смеялся Витинов, — для друга отчего не постараться…
Витинов целый вечер был любезен и внимателен с Линой.
Воловьев наблюдал. Уходя, Витинов шепнул Воловьеву:
— Кажется, клюет. Только, пожалуйста, не мешай, тебе же потом лучше будет…
Поздно ночью Мария Ниловна устроила охмелевшему мужу неприятную сцену, хотя и страдала одышкой и ей вредно было волноваться. Она мочила лоб одеколоном и шипела:
— Это же Бог знает что, — не могу же я из-за вас постоянно к менять бонну! Возмутительно!..
Через несколько дней вечером, когда у Витинова находилась хорошо знакомая ему дама, горничная вызвала его в коридор. Он увидел Лину и воскликнул от удивления. Несмотря на позднее осеннее время, она была в соломенной загнутой шляпe и в сером летнем пальто. Витинов растерялся.
— Ко мне нельзя сейчас, простите, — бормотал он, закрывая за собой дверь.
— Хорошо, я зайду в другой раз, — сказала она просто. — Я сегодня свободна и вспомнила о вас.
Он улыбнулся и подумал: «из этого выйдет толк»…
На площадке лестницы задержал ее руку.
— Я не ожидал вас так скоро. Я думал, что мне придется вас уговаривать.
Лина сказала со своим характерным курляндским акцентом:
— Пустяки, женщина должна быть самостоятельна, как мужчина. Не надо смотреть на женщину только как на самку…
— Вы забавная, — засмеялся Витинов.
Пока она сходила с лестницы, он смотрел вслед ее женственно-нескладной фигуре.
Лина неловко сидела у Витинова на диване, каждую минуту поправляя распадающиеся волосы, и рассказывала о том, что здесь у нее никого нет, что несколько лет она прослужила на разных местах бонной и что очень скучно жить на свете и ждать, — когда же начнется настоящая жизнь. Она любила выражаться интеллигентно, это в ней производило забавное впечатление и настраивало на несерьезный тон. Разговор иссяк. Витинов сидел рядом, брал ее крупную руку и гладил. Она, вырывая руку, наклонялась к нему всем телом и умоляюще говорила:
— Перестаньте, будьте человеком!
Витинов подумал: «ну, ладно, Бог с тобой, во всяком случае это довольно скучно»… Он ходил по комнате и в нем поднималось непонятное раздражение. Лина задумчиво следила за его движениямй и молчала. Витинов опять подсел к ней и хотел ее обнять. Она резко отстранилась и нахмурилась. Витинов почувствовал себя холодно и неловко. Красота Лины стала ему казаться какой-то тяжелой и ненужной. «Ну, и Бог с тобой, — уходила бы скорей, а то сыплет свои курьезным «идейные» фразы или молчит».
Молчание становилось неприятным. Лина сказала.
— Мужчины ищут только тело женщины. Я думала, что вы хороший, и очень ошиблась…
Витинов заглушил досаду и сказал возможно мягче:
— Будьте уверены, что я отношусь к вам, как друг, а в том, что вы мне нравитесь, нет ничего обидного для женского самолюбия.
Ему стало ее жаль, он опять подсел к ней.
— Теперь вы хорошо говорите, — сказала Лина. Она заломила руки и вздохнула.
— Знаете, мне надоело жить!.. Витинов улыбнулся. — Пустяки какие!
Лина продолжала: вот ей уже 24 года, с детства служит она в чужих домах и возится с детьми. Всю молодость она отдала другим, когда же она сама начнет жить?
Она о чем-то подумала и вдруг сказала:
— Знаете, я заходила на Невском в кофейную, чтобы наблюдать за рынком…
— За каким рынком?
— Ну, известно за каким. Там я видела мою бывшую подругу Эмму. Очень многие девушки из нашего края меняют свою жизнь у чужих людей на этот рынок. Они живут очень хорошо потом… Да… но это ужасно! Мне все кажется, что меня ожидает такая же судьба.
— Вот вздор, — почему? — поморщился Витинов.
— Многие девушки, приезжающие из Ревеля, или других полу- иностранных городов, сначала служат, а потом ведут такую жизнь. Почему это? У других дома женихи ждут, и бывает, что невеста вернется после к жениху и привезет ему приданое. А жених ничего не знает. Он думает, что его любимая Амалия или Марта служила где-нибудь и честно зарабатывала…
Витинов слушал, расхаживая по комнате. Он уже больше не думал о легкой победе над Линой.
— Но я буду бороться до последней степени, хотя мне очень тяжело, — сказала она и посмотрела на Витинова.
Ему становилось все тоскливее. Он ждал, чтобы Лина ушла. Разговор завял совсем. Лина постояла, что-то выжидая, и стала прощаться.
— Я не знаю, как мне быть… Петр Андреевич мне не дает покоя. Я всегда из-за этого должна уходить с места… Боже, как мне, наконец, надоело все это!
Через час Витинов позвонил Воловьеву по телефону:
— Ну тебя совсем с твоею бонной! Нагнала на меня такую тоску, что до сих пор не могу отделаться.
— Гм… мне она очень нравится… я бы снял ей комнату и помогал… Ее нужно вовлечь.
— Ну, и вовлекай, а меня освободи от этого.
Наступал городской, всегда грустный, вечер, и первый снег синел в окне. Витинов с неопределенной печалью в душе сидел и думал. Его никуда не тянуло. И вот, в комнату, не постучавшись, вошла Лина. Она молча протянула руку. Витинов удивился и обрадовался. Его томила тревога и грусть. Лина была молчалива и задумчива и глубоко вздыхала. Сидели тихо на диване, иногда обмениваясь фразами, вбирая в душу густеющие синие сумерки. Становилось темно, и Витинов хотел зажечь электричество. В это время он почувствовал, что рука Лины легла на его руку. Он взял ее руку и стал гладить. Лина сидела неподвижно и покорно. Он привлек ее и поцеловал в волосы — осторожно, чтобы не обидеть.
Она положила руки к нему на плечи и прильнула к нему неловким движением. Витинов смутился от неожиданности. Он обнял её, чувствуя, что она полна внутреннего зноя. Глаза ее были невыразимо покорны и в этой покорности было бесконечно много грусти. Витинов невольно отстранился и посмотрел в ее побледневшее лицо.
— Возьмите меня, — сказала Лина вдруг и откинула назад голову.
Да, она так просто сказала: «возьмите меня»…
Витинов до того растерялся, что некоторое время смотрел на нее молча с раскрытым ртом.
— Да, да, возьмите меня, — повторила она со вздохом и по-девичьи поникла, прижимаясь головой к его плечу.
— А вы… а ты не будешь раскаиваться и упрекать меня, — спросил он, не зная, что сказать и как поступить. Это вышло очень жалко, но она с порывом ответила:
— О, нет, нет, не бойтесь ничего! Я сама… я не раскаюсь.
Все-таки Витинов сидел неподвижно, ему было тяжело и неловко.
Обыкновенно ему приходилось добиваться успеха у женщин. Он чувствовал, что перед ним сидит чистая девушка, видел, как трогательно покорно смотрят ее глаза. Впрочем, кто ее знает? У него похолодели пальцы.
А она смотрела на него печальными и блестящими глазами и ждала…
Когда Витинов вышел из-за ширм и понуро, в глубоких сумерках, сидел на стуле, — он услышал тихие всхлипывания. Это плакала Лина; она жалела о безумном поступке. Витинов зажег электричество и подошел к ней.
— Ну, вот, — говорил он растерянно и был очень жалок, — вот, ты и плачешь и раскаиваешься… Я же тебя предупреждала
Она отняла руку и ясно посмотрела на него влажными глазами. Теперь она была похожа на обиженное кроткое животное.
— Нет, — я не от того плачу, не от того, не от того… Мне теперь все равно.
— Отчего же?
Она жалко улыбнулась.
— От горя…
— Какого горя? — спросил Витинов и умолк. Не хотелось ни о чем расспрашивать, не было слов, хотелось только, чтобы Лина скорей ушла. Она медлила, она все ждала чего-то и поднимала на него вопросительные глаза. Она казалась несчастной и тоскливой.
Не дождавшись, Лина молча и тихо попрощалась, Витинов на прощанье говорил ей, как мог, общие слова, просил заходить.
Но когда она ушла, — невыносимая, ничем не заглушимая печаль наполнила его сердце, и совесть затянула свою унылую песню. Он сидел долго, неподвижно, невольно думая о Лине, и странно — все красивее и трогательнее казался ее образ. Витинов вспоминал еще других женщин, которых он встречал и любил, ищущих, чего-то ждущих от жизни. Слезы томили его, было беспричинно жаль их всех и себя.
На следующий же день вечером Лина пришла опять. Она села прямая и серьезная и сказала:
— Вчера я хотела покончить свою жизнь самоубийством.
Хотя она сказала: «покончить свою жизнь самоубийством», но Витинов почувствовал, что она говорить правду. Он сделал страдальческую гримасу и подошел к Лине. Что она, безумная, выдумывает? Вот, он был права, когда предупреждал ее. Она теперь, должно быть, винит во всем его. Но кто же мог предвидеть, кто виноват в таких случаях? Он бормотал еще что-то в этом роде, а она отрицательно качала головой.
— Ах, я совсем не о том, — сказала она. — Я плачу о моем любимом женихе.
Она уронила руки на колени, опустила голову и из ее глаз покатились слезы. Витинов сразу не понял — разве у нее есть жен их? О да, далеко на родине у нее есть жених, и она ждала много лет. Она еще была девочкой, когда они встретились. Он перестал писать, теперь она узнала, что он бросил ее и женится на другой. Да, конечно, она очень бедная девушка, она ничего не может ему дать. Но, ведь, он знает, что она совсем одна, что у нее нет никого здесь, и возможно, что на днях она останется на улице, — она не может теперь служить детям, — ну, вот, не может, — пусть это поймут!
Витинов не знал, чем ее утешить.
— «Что я могу сделать?» — думал Витинов. — «Не могу же я жениться на ней или начать работать на нее. Сама навязалась»…
— Я подожду еще три дня, — сказала Лина и встала. Она странно улыбнулась. — Я стану падшей женщиной. У нас одна дорога — рынок. Все равно — раньше или позже, кому мы иначе нужны?..
Она ушла, а у Витинова опять было совершенно испорчено настроение.
Весь вечер просидел он один в ресторане и пил стакан за стаканом, стараясь опьянеть.
У Воловьевых разыгрался крупный скандал. Ночью Мария Ниловна услышала подозрительный шум в комнате Лины. Полная ревнивых предчувствий, вошла она внезапно и увидела следующее: Петр Андреевич обнимал полураздетую Лину и старался ее поцеловать. Она беспомощно отбивалась. Мария Ниловна раскричалась, подняла шум на всю квартиру, всех разбудила, бросила в мужа тяжелым изданием «Весь Петербург» и упала в обморок. Она осыпала Лину самыми оскорбительными базарными словами и приказала ей сейчас же убираться вон.
Лина ушла от Воловьевых ночью, не взяв ничего из вещей, жалкая и подавленная.
На следующий день Воловьев зашел к Витинову и, волнуясь, рассказал ему всю историю, Витинов слушал молча и сосредоточенно. Петр Андреевич говорил, что Лина ушла неизвестно куда, но ее необходимо во что бы то ни стало разыскать. Теперь момент самый подходящий. Он готов ей снять комнату, устроить ее…
Витинов сказал угрюмо:
— Что же, тебе это теперь удастся…
Воловьев посмотрел на него проницательно и усмехнулся.
— Ага, понимаю…
Прошло несколько дней Лина не приходила. Витинов случайно увидел ее днем на Невском. Она переходила улицу своей неуклюжей походкой и чуть не попала под трамвай. Вид у нее был растерянный и беспомощный. Было холодно, а она все еще носила свою соломенную шляпу, загнутую кверху, и серое летнее пальто.
Лина вошла на панель и Витинов, повинуясь неодолимому чувству, догнал ее. Она подняла свои мечтательно-синие помертвевшие глаза и показалась Внтинову трогательно красивой. Он стал участливо расспрашивать. Лина ничего не отвечала. Несколько шагов шли молча. Потом она сказала, глядя прямо перед собой, как бы продолжая начатое:
— Я знаю, я напишу ему все, и он вернется ко мне. Я ему все, все расскажу. Я расскажу, как много я ждала и как я мучилась… Мы вместе мечтали, — как мы будем жить, и я обещала ему быть верной и ничего не скрывать.
Витинов был неприятно задет. Зачем ее жениху знать о том, что у них случилось? Это только причинить им всем ненужные неприятности… У всякого человека может быть своя тайна..
Лина рассеянно посмотрела на него.
— Почему же не сказать? Я не хочу ему лгать, разве можно лгать, когда любишь?
— Да, необходимо, и именно, когда любишь! — раздражался Витинов. — Не нужно лишних страданий и запутанных отношений. Я не виноват, что так случилось. Он не должен ничего знать обо мне, — это будет лучше для всех. Можно выдумать что-нибудь…
Лина посмотрела на Витинова удивленно и неприязненно. И вдруг быстро пошла прочь.
— В чем дело? — спросил он, догоняя. Она посмотрела на него опять, и он потом долго не мог позабыть этот взгляд. Она сказала с печалью и мукой:
— Какие все люди… Боже мой! Вы такой же ничтожный, как все… Она не оборачивалась больше и старалась быстро уйти. Витинов сам себе казался ничтожным и омерзительным.
Он не встречал ее больше нигде, и все время что-то томило и тревожило его. Куда бы он ни шел, — он все ждал, что встретит Лину, объяснить ей, чем-нибудь поможет. Но она исчезла неизвестно куда.
Раз Витинов с приятелями приехал в кафешантан. И вдруг на другом конце зала увидел Лину. Она сидела за столиком с пожилым господином и не узнала Витинова, когда он проходил мимо. Она была очень пьяна и тянула прозрачное вино из высокого бокала. И казалась она такой бедной, в своей загнутой шляпе, среди шумной кутящей публики. Сердце Витинова похолодело, он почувствовал внезапную боль в груди.
Он издали следил за Линой и ему казалось, что он заглядывает в бездну. Ясно и определенно он сознал вдруг, что эта странная девушка дорога и близка ему. Это чувство было до того ново для него, что оно наполнило его жутким волнением и на глаза выступили слезы. Он хотел как-нибудь подать ей знак, позвать к себе и увезти отсюда. Но он стеснялся, у него не хватало решимости сделать это прямо, Он стал ждать у выхода. Пожилой господин повел Лину через зал, и Витинов старался поймать ее взгляд. Но она была совсем пьяная, она покачивалась на слабых ногах и не замечала его, а он изнывал от ревности и тоски.
Пожилой господин усадил ее, совершенно ослабевшую, в пролетку и велел поднять верх. Витинов не успел опомниться. Когда пролетка исчезла, у него явилось мучительное желание догнать. Почему он не поехал следом? Где он теперь найдет ее, где?
Он пошел в ту сторону, куда уехала Лина, стискивал руки и шептал в отчаянии: — бедная моя, прости меня, прости, прости!..
Витинов поклялся отыскать Лину. Может быть, ему удастся спасти ее. Жизнь была отравлена, он не находил себе покою. Но Лину он больше нигде не встречал. Он сделался ночным бродягой, слонялся по улицам, заходил в кофейни, — он был уверен, что в конце концов должен ее встретить, и вместе с тем боялся этой встречи. Он постоянно мучительно думал: «вот она погибает, и я виноват в этом. Что бы я ни придумал в оправдание, — я никогда не успокою свою совесть»…
Так проходили тоскливые дни. Однажды Витинов просматривал старую газету и наткнулся на маленькую заметку о том, что вечером, на Выборгской стороне на улице была найдена молодая неизвестная девушка в летнем костюме, отравившаяся уксусной эссенцией. В больнице несчастная девушка, не приходя в сознание, умерла. Ее личность и причины самоубийства не были выяснены.
Витинов судорожно скомкал газету и крикнул: — это Лина! Он перечитывал много раз заметку и повторял: — это она, это она… В первое мгновенье он испытал непонятную радость, ему стало легче, какая-то жестокая тяжесть свалилась с его души. Так должно было случиться, иначе быть не могло. Это единственный исход, единственное спасение для бедной, одинокой Лины. Ничего он не мог бы сделать, все равно она была обречена на медленную гибель. Так лучше, так лучше…
А вдруг это не она? Ему могло показаться, что это она. Могло быть совпадение. Вдруг он встретит ее на улице напудренную, с подведенными глазами, преждевременно увядающую от страшной жизни? Нескладную, красивую, трогательно беспомощную Лину встретит он, обреченную на унижение и гибель…
Эта мысль наполнила его холодом и страхом. Ему снова становилось невыносимо тоскливо. Он бесконечное число раз перечитывал заметку, стараясь поверить в то, что Лина умерла. Но в сердце ныла мучительная боязнь, что Лина жива и тогда его собственная жизнь будет отравлена и погублена навсегда.
«Пробуждение» № 12, 1915 г.
Джеймс Тиссо — In the Sunshine.