П. М. Невежин «Уступка»

II

На другой день Сергей Владимирович опять отправился на ту улицу, где работала Таня, и в надежде увидеть девушку стал прохаживаться по тротуару. Ефимова, как всегда, в обычный час показалась у подъезда.

— Наконец-то! — с упреком проговорил молодой человек, — хоть бы минутой раньше.

— Нельзя, служба! Еще хотели задержать, но я сказалась больной и ушла.

— Вот это мило. За это хвалю, а за другое — нет.

— За что же?

— Вы не узнали, как меня зовут.

— А вы скажите, и я буду знать.

— Сергей Владимирович.

— Хорошее имя, а я-то — Софроновна! Сейчас слышно, что из простых.

— В этом нет ничего худого. Прошли те времена, когда люди делились на белую и черную кость. Бог создал всех равными и все имеют одинаковые права на счастье. Я не иду в разрез с условными понятиями только потому, что берегу мою мать. Она сжилась с традициями старины и я не имею права разрушать то, что для неё святая святых. Она дала мне жизнь и у меня не хватит духу на-нести ей удар по самому чувствительному месту сословной гордости. Остальное… дело времени. Если вы захотите связать свою жизнь с моею — я ваш на всю жизнь.

Таня шла, опустивши голову, и молчала. Теминов продолжал.

— В чем же выражается то, что вы «простая». Говорите вы грамотно, суждения ваши умны и интересны.

— Да, меня маленькой девочкой вывезли из деревни и вся моя жизнь прошла так, что можно было облагородиться, а все-таки я простая.

Теминов с интересом смотрел на девушку, так смело, непринужденно объяснявшую свое сословное положение. Ему показалось даже, что она бравирует этим, желая порисоваться. Ефимова поняла это и со вздохом продолжала.

— Дай Бог царствие небесное моей благодетельнице Софии Валериановне. Не прими она близко к сердцу моей участи, была бы горничной или прачкой, а теперь, шутка сказать, служу закройщицей и получаю пятьдесят рублей в месяц, а дойду и до семидесяти.

— Кто же эта Софья Валериановна?

— Рубинцева. Моя мать жила у неё и меня держала при себе. Я так полюбилась одинокой барыне, что она отдала меня в ремесленную школу, а потом оставила при себе. Ах, не тем бы я была, если бы Софья Валериановна внезапно не скончалась.

Татьяна Софроновна вспоминала свое прошлое без жеманства, тепло и просто, но Сергею Владимировичу было не до минувшего и он заговорил о настоящему

— В прошлый раз вы не хотели, чтобы я зашел к вам, неужели и сегодня вы не будете добрее?

— Не буду.

— Когда же это кончится?

— Во всяком случае не ранее, пока я не узнаю вас.

— А я уж и теперь хорошо знаю вас.

Ефимова взглянула на него, сделав гримаску, и с не скрытым неудовольствием ответила.

— Потому что вы не серьезно смотрите на женщину. Что для вас моя душа. Вы ищите красивой наружности, приятности, одним словом того, зачем гонится весь мир.

— Как вы говорите! Точно из книги вычитали.

— Да, я люблю читать и постоянно читаю, а прежде была присяжной чтицей моей благодетельницы. Может быть, поэтому мне и тяжел тот круг, где я вращаюсь.

Последние слова Таня произнесла, подходя к подъезду квартиры.

— Не пройдемся ли еще немного? — обратился к ней Теминов.

— Нет, довольно. Я так наработалась, что хочу отдохнуть. Да и к чему приведут меня наши встречи? Я думаю, что лучше нам совсем больше не встречаться.

— Ради Бога не говорите этого! Вы не знаете, какое наслаждение доставляют мне беседы с вами.

— Может быть. Но что ж будет дальше? Кроме горя, я ничего от них не вижу в будущем.

— Клянусь, вы ошибаетесь. Чем доверчивее вы будете ко мне, тем более я стану жить для вас.

— Это очень хорошие обещания, но мне не восемнадцать лет, Я знаю жизнь и не хочу быть игрушкой в чьих-нибудь руках.

— На это я многое возразил бы вам, но не здесь… Если вам неудобно, чтобы я зашел к вам, то где же мы можем встретиться?

— Где? В воскресенье приходите в картинную галерею .

Девушка холодно протянула руку Теминову и, не оборачиваясь, пошла по лестнице.

Сергей Владимирович несколько времени остался неподвижным. Вдруг кто-то положил ему руку на плечо и проговорил.

— Молодчина! Заприметив приятную компанию, я не лишил себя удовольствия проследить, куда вы пойдете, и узрел. Пастораль.

Говоривший был двоюродный брат Сергея Владимировича, помощник присяжного поверенного Виктор Павлович Куршин. Молодой человек отличался веселым нравом и бесшабашностью.

— Шпионить?

— А то, что же? Выследить любовную парочку эго ли не удовольствие? Вот если бы я пошел с докладом к твоей матушки, это было бы гадостью, а я живу по пословице: «Всякий Еремей про себя разумей». Ну, как дела?

Стоявший в раздумье Теминов провел рукой по лбу и мрачно заметил.

— Мучает! Но так хороша и интересна…

— А в каком ранге изволят состоять?

— Она закройщица.

— Для лёгкого успеха особа самая приятная.

— А я думаю, что это окончится не тем.

— Уж не свадьбой ли? Так если приспела пора «сердцу сильнее застучать и душа пылает негой», мы найдем тебе барышню и с капиталом, а уж такого шафера, как я, можно и за деньги показывать.

— Нет, голубчик, бракосочетания не будет. Свататься — да это целое несчастие! Явится мамаша, потом папаша, а потом начнется травля. Прислуга поздравляет и смотрит в карман. Швейцар шепчет, «имею честь поздравить». Приятелей и знакомых угощай шампанским. А с невестой? То тащи ей цветы, то сувенир, то сопровождай в театр, а невыносимей всего то, что надо всюду быть с ней и смотреть, как она дует губы и капризничает: я часто думаю до чего люди могут извратить самые лучшие отношения между мужчиной и женщиной. Здесь же ничего этого нет, Вот почему меня завлекла девушка, с которой я шел: но она недоступна. И уступит только тогда, когда ее охватить чувство: а будет ли это?

— Да непременно! Я знаю портних. А для зачатия дела зайдем в злачное место, осушим братину. Я тебя научу, как вести себя с ней.

— На этот раз ты ошибся. Она не такая портниха, каких ты знал, и советы твои не нужны мне.

Проговорив это, Теминов холодно простился с Куршиным.