Валентин Парнах «Рестораны»
Играют в этот век двадцатый
Все рестораны, как один.
Единой музыки раскаты
Ласкают европейский сплин!
Играют в этот век двадцатый
Все рестораны, как один.
Единой музыки раскаты
Ласкают европейский сплин!
Желанный холод гулких плит,
Зал, где шаги бьют, как удары,
Все тело дико веселит.
Руки раскинуты и яры.
Отвергнута мужем супруга,
Отвергнута солнцем луна.
Муж выбрал, знать, нового друга,
И больше жена — не нужна!
Небеса замечтались о Боге,
Отуманена сизая рожь…
Осторожней иди по дороге,
Этой ясной тиши не тревожь.
Ночь зажигала на небе лампады,
Плакал в кустарнике хор соловьиный,
Гор отдаленных немые громады
К звездам тянулись седою вершиной.
Было тихо, таинственно тихо в лесу,
Даже листья осин не дрожали,
Только ландыши тихо роняли росу,
Словно слезы тоски и печали…
У нас в полях уже цветут фиалки;
Весенних сумерек серебряный туман
Так нежен, как душа молящейся весталки,
И всюду ритм весны—божественный орган…
— Отчего ты грустна
В этот радостный день?
Взор печально потух,
На лице твоем тень…
Равнины северной цветочные покровы,
Их краски матовы, цвета их глубоки,
Ромашки, лютики, фиалки, васильки
И колокольчики и кашки пух махровый.
Я в землю врос пахучую,
Но влагу пью небес.
Я был на небе ангелом,
А на земле стал бес…
Он распят был. Впивались в руки гвозди.
Язвил чело из терния венок.
И кровь лилась, как пурпурные грозди,
И капала к подножью на песок.
Их согнали бичами в вонючие трюмы
И замкнули проходы в надпалубный мир,
Чтоб их злобные речи и вид их угрюмый
Не тревожили праздный Алжир…
Чудесный старинный рояль
В моем уголке беззатейном…
Он выбран самим Рубинштейном;
В нем дремлет любовь и печаль.
Из бездны позора и блуда,
Где я пресмыкаюсь и бьюсь,
Где биться мучительно худо,
Не смея молиться, молюсь.