Сергей Рафалович «Пир доспехов»
Из Теофила Готье.
Как медведь в глуши берлоги
Старый Бьорн живет один;
Покрывает пыль чертоги
И снега его седин;
Бьорну чужды жизни новой
Утонченные сыны;
Он — наследие суровой
И отжившей старины;
И на страже перед тучей
Наступающих времен,
Поднял он свой мост летучий
В тихом шепоте знамен;
Как утес, сдержавший воды
Зеленеющих долин,
Запер выходы и входы
Престарелый исполин,
И потомков отвергая,
Бродит в залах, где стоят
Латы прадедов, сверкая,
Как людей железных ряд;
Но устав в своей пустыне,
Чтоб услышать гул бесед,
Бьорн останки предков ныне
Приглашает на обед…
И в бряцании металлов,
Точно в грохоте оков,
Грузно сходят с пьедесталов
Брони мощных стариков,
Отражаясь точно дивом
В блеске панцирных зеркал.
Бьорн в привете молчаливом
Подымает свой бокал.
Не сгибая сочленений,
В кресла падают звеня
Латы прежних поколений
В красных отблесках огня;
Подымаются забрала,
Открывая вместо рта
Закаленного металла
Необъятные уста;
И в бряцании кольчуги,
Точно стая хищных птиц,
Нависают полукруги
Сталью шитых рукавиц;
Переходит пир в похмелье,
Оживает старина:
Скрыто прежнее веселье
В кубках старого вина;
И стоит недвижно грохот
В спертом воздухе хором:
Гул речей и пьяный хохот,
Как грозы нависшей гром.
Расходилися рейнграфы
Пьяной буйностью полны,
И бургграфы и маркграфы
До безумия пьяны;
Руки чаши брать устали,
И, забыв в хмельном чаду,
Что доспех из древней стали
Покрывает пустоту,
Этот — шлем снимает медный
И сидит, склонивши стан,
Устрашающий и бледный
Безголовый истукан;
Нарукавники срывая,
Тот остался без руки;
Третий, панцирь открывая,
Рассыпается в куски;
Смотрит Бьорн в невольном страхе
У четвертого давно
На стальной его рубахе
Просочилося вино;
Фриц стучит железной дланью
По дубовому столу,
Вспоминая, как за ланью
Он гнался, презрев стрелу,
Иль медведицу, в объятья
Заключивши, поражал;
Франц меж тем твердит проклятья
И хватает свой кинжал;
Генрих мнит, что были вина
Не вином, — а морем слез:
От рыданий исполина
Содрогнулся бы утес;
И его утешить горе
Курт старается, шутя;
Но над проповедью вскоре
Засыпает как дитя.
Громче крики пьяной ссоры,
Стол дубовый весь измят,
Притупившиеся шпоры
В пляске бешеной гремят;
Разгорается похмелье
В лязге бьющихся клинков:
Ведь не каждый день веселье
Для отживших стариков…
Бьорн недвижим в отдаленье
На безумный пир глядит
И в тревожном изумленье
Речи странные твердит…
Между тем смолкают споры,
Латы падают кругом,
И ложатся точно горы
Вдоль стола и под столом;
Спят, раскинувшися, деды;
И в свою стальную пасть
Старший чашею победы
Тщетно силится попасть…
Но пропел петух трикратно,
Меркнут отблески огня:
И к местам своим обратно
Тени тянутся звеня;
Путь нащупавши руками,
Замирают в мертвом сне;
И хмельными шишаками
Прислоняются к стене.
Сборник «Весенние ключи», 1901.