Александр Федоров «Остров Мертвых»

Я жил, ты умерла и нежно, как живая,
Покоилась в цветах и в зелени, дитя;
Прекрасна, как цветок, как их сестра родная,
Такая ж чистая, такая же немая;
Казалось, смерть, как их, взяла тебя шутя.
 
Я жил, ты умерла. Но правде безнадежной
Отказывался ум поверить. Без тебя
Что мне весь этот мир, безумный и мятежный!
Пустое море волн, холодный вихорь снежный.
Я верить не хотел, я так страдал, любя.
 
И в милые черты, цветущие когда-то,
Я горестно глядел, пытаяся прочесть,
Куда твоя душа уходит без возврата,
Где этот вечный мир блаженного заката!
О, как у них хотел я вырвать эту весть!
 
Застывшие черты загадочно молчали,
Прощальный луч упал в открытое окно.
Прощальные псалмы торжественно звучали.
Дымились три свечи. Цветы благоухали:
И после смерти жить им было суждено.
 
Но силою любви, но молнией страданья
Я сумрак разогнал и оживил черты,
И тайна их была счастливее признанья;
И мне открылась даль, где гаснут все желанья:
Туда меня с собой звала навеки ты.
 
И за твоей душой святой, любя,
Моя душа последовала. Тихо,
Как два вечерних облака, вдвоем
Летели мы, покуда не достигли
Пустынных берегов. Не оживлял
Их плеск воды иль крик тоскливой чайки.
Не смел коснуться влаги ветерок
Своим перистым гребнем. Воды важно
Молчали там, из века в век храня
Великую загадку, и блестело
Их тусклое стекло, как мертвый глаз,
Не отражая ни земли, ни неба.
 
Нас ждал челнок, и в нем, как легкий дым,
Белелся кормчий. Мы в челнок вступили,
И отошел он сам от берегов,
Не дрогнувши, не взволновавши воду,
Как будто берег уходил от нас,
А мы, втроем, недвижные стояли.
И долго так мы плыли, и вода,
Беззвучная, пред нами расступалась,
Не оставляя тени иль следа.
Слепое небо цветом не менялось;
В нем не было ни солнца, ни луны,
Ни бледных звезд; оно напоминало
Все тот же глаз, иль мертвый блеск волны.
Лишь то здесь жило, что не умирало.
 
За гранью вод сокрылись берега,
И океан нас обнял, как безмолвье,
Как небеса пустынные над ним.
Вода и небо. Челн и океан,
И три души на том челне, три мира.
Но не пугала необъятность нас,
И тишина не требовала звука.
Мы были в ней она ли в нас была,
Но нам, как ей, вдали добра и зла,
Была чужда земная жизнь и мука.
 
Так сорок дней мы плыли. Наконец
Приблизились мы к острову родному.
Под небом тишины, средь вечных вод,
Таких же нескончаемых, как небо,
Казался он оазисом немым.
На острове стоял великий замок,
Подобный склепу. Вырос этот склеп
Из дикой глыбы пепельного камня,
И окна в нем светились, как глаза,
Твои глаза, когда была ты мертвой.
И ни цветов, ни трав там не росло,
Один лишь плющ вился змеей по стенам.
Да кипарисов мрачная семья,
Подобная надгробным обелискам,
Темнела мертвой зеленью своей.
 
Вода вливалась в узкие ворота.
Покорный взгляду кормчего, челнок
Вошел туда, и тихо мы вступили
В безмолвный круг обожествленных душ.
Подобно облакам, они белели,
Неясные, как образы без лиц,
Не ведая ни мрака, ни гробниц.
 
Глубокое блаженство тишины
Нас окружило вечным океаном.
Не знали мы ни лета, ни весны,
Ни зимних дней, ни осени с туманом.
Жизнь шла, как челн беззвучный — без руля,
Дух был с тобой, со мной была земля.
 
И вот прошли года, как в мире одиноко
Живу я средь людей. Но с ними только прах,
А все, что есть во мне бессмертного — далеко.
Там остров, океан и тишь, как в небесах.

1902 г.