Алексей Будищев «Еще судебная ошибка!»

Он вбежал в мою комнату взволнованный, возбужденный и весь взмокший от этого возбуждения. Я раскрыл рот, чтобы спросить его о причине волнения; но он с разбега упал на диван, едва не уронив стола, на котором горела лампа. В свою очередь взволновался и я, так как мои вещи не застрахованы. Мгновенье мы оба просидели взволнованные, он — на диване, я — на кресле у стола. Однако я первый пришел в себя и подошел к нему с вопросами:

— Что с вами? У вас несчастие? Что такое произошло?

Он запустил обе руки себе в волосы и с жестом отчаяния простонал:

— О, да!

На его глазах сверкнули слезы. Я глядел на него с сожалением. Было очевидно, что несчастие, обрушившееся на его голову, далеко не из маленьких. Придав своему голосу как можно более мягкости, я проговорил:

— У вас умерла жена? Какое несчастие, хотя, знаете ли, этого давно можно было ожидать!

Его жена была сложена, как Геркулес, и имела жетон атлетического кружка за выдающиеся успехи; но я сказал именно это, так как в таких случаях всегда говорят нечто подобное. Однако он с тем же жестом простонал:

— О, если бы!

Я сообразил: вероятно, у него умерли сразу и жена, и сын, его единственный сын. Тронув его по плечу, я ласково сказал:

— Какое несчастие! Потерять в один день и жену, и любимого сына, единственную опору семьи!

Я замолчал в унынии. Я хорошо знал, что единственную опору семьи выгнали изо всех учебных заведений, но назвать оболтусом покойника у меня не хватало мужества.

— Дорогой, — наконец добавил я, придавая своему лицу меланхолически философское выражение, — что делать? Мы все живем на кратере вулкана!

Я знал, что кратер вулкана, поставленный на своем месте, часто облегчает горе человека, и я надеялся на него, как на каменную гору, но я снова услышал мучительный стон:

— А честное имя? Где его честное имя? Зачем вы отняли у него честное имя?

Местоимения «его» и «вы» смутили меня окончательно. Я сконфузился и заморгал глазами. Между тем мой добрый знакомый по-прежнему мучительно стонал:

— Байрон, ваш хваленый Байрон, и так опростоволоситься! Поднять руку на несчастного страдальца, на симпатичнейшую душу! О-о!

Это восклицание положительно убило меня. Я заподозрил, что мой приятель сошел с ума. Я глядел на него с некоторой робостью и косился уже на дверь, чтобы в критическую минуту сделать одно из тех гениальных отступлений, которое стоит сотни побед. Нерешительно я пробормотал:

— Однако чье же ото честное имя? Я, кажется, никогда…

Приятель не дал мне договорить.

— Каина! — закричал он, — честное имя Каина-с! Знаете ли вы, что Авель убит совсем не им! Не им, не им-с. Убийца Авеля отыскался!

Приятель глядел на меня уничтожающим взглядом.

Пришла моя очередь хлопнуться на диван, что я и не замедлил исполнить.

— О-о, Боже мой! — шептал я, коченея от недоумения. — Какое происшествие! О-о!

— Да уверены ли вы в этом? — спросил я его, все еще не поднимаясь с дивана.

— Как в том, что я сижу у вас, — сказал мой приятель, — убийца Авеля сознался мне, понимаете ли вы, сознался вчера, в 8 часов 37 минут вечера!

Несколько минут я сидел пораженный, с парализованным языком. Я чувствовал, как по моей спине бегали мурашки. Наконец, я пришел в себя.

— Дорогой — сказал я приятелю убитым голосом, — давайте выпьемте воды, успокоимся, а затем вы расскажете мне всю эту историю по порядку. Мне тяжело, дорогой; я чувствую себя ошельмованным; я с самого раннего детства представлял себе многоуважаемого господина Каина не иначе, как с головней в руке! О-о!

Приятель выпил воды.

— Не плачьте, — сказал он мне, — что делать, мой милый, я сам отчасти был виноват в том же когда-то!

Он снова сделал глоток, вздохнул и начал:

— Вы знаете, что моя специальность — судебные ошибки. Я уже перерыл все судебные процессы с начала нашего столетия, не утаивая ни одной и разыскивая их по архивам с ловкостью хорошо натасканной ищейки. Но я не удовлетворялся этим. Я люблю правду, и кроме того нужно же о чем-нибудь писать. Мой оболтус стоит мне дорого!

Последнюю фразу мой приятель проговорил с огорчением, а я облегченно вздохнул. «Слава Богу, — подумал я, — его сын жив, если его называют еще настоящим именем».

В то же время мой приятель продолжал:

— И вот я задумал опуститься, так сказать, в глубь времен и разоблачить кое-что весьма отдаленное при помощи спиритизма. Несколько недель я старательно готовился к этому и, наконец, приступил к сеансам. И вот вчера вечером я был занят именно этим делом. Я вызвал душу Шарлотты Корде и пытался добиться от нее, действительно ли она убила Марата. Однако от нее я мало чего узнал; она говорила вяло, ссылаясь на нервы, и скоро ушла. И тогда я услышал в комнате стук громадных сапог. Я вздрогнул. Уже по этому тяжелому шагу я понял, что в комнату вошел человек необычайный. Я притих на своем стуле и напрягал все свои спиритические способности. В комнате воцарилась жуткая тишина; мой лоб покрыла испарина; я тяжело дышал. И тогда стук сапог повторился. Я услышал сердитое покрякиванье, похожее на иерихонскую трубу. Да, это был не человек, а какой-то гиппопотам. Вероятно, когда это животное возится в камышах Нила, оно испускает такое же музыкальное покрякиванье. Покрытый испариной, я робко спросил: «Кто ты?» — Мне отвечали сердитым рычаньем, в котором решительно ничего нельзя было разобрать. Я повторил свой вопрос настоятельнее. Я знал, что с душами нечего церемониться и что на них нужно покрикивать по-начальнически. Иначе с ними ничего не поделаешь. Грозно я повторил свой вопрос в третий раз. И тогда среди тишины комнаты я услышал хриплый бас: «Кто я? Я — убийца Авеля!» — Я едва не упал со стула. Дело в том, что голос этого гиппопотама совсем не походил на голос Каина! То есть, ни капельки!

Приятель измерил меня торжествующим взором, а я сидел глубоко пораженный и почти близкий к обмороку.

— Однако, позвольте! — решился я его спросить. — Почему же вы можете знать голос Каина?

— Я? Почему я могу знать голос Каина? — в свою очередь спросил меня приятель. — О-о! — воскликнул он весело, — я его знаю так же хорошо, как голос Фигнера. Ведь я только накануне беседовал с ним часа два. Я выспрашивал его о преступлении, и он отрицал свою виновность совершенно! Понимаете ли, совершенно. Я только от него и слышал: «Нет, нет, нет! Я ничего не знаю! Я даже не видел в этот ужасный день моего брата!» — И при этом его голос звучал так мило, так симпатично, так задушевно, что в искренности его ответов не могло быть никакого сомнения!

Приятель на минуту замолчал, и при воспоминании о милом и симпатичном голосе Каина по его лицу прошло светлое облако.

— Несчастный страдалец! Сколько он должен был вынести! — воскликнул он минуту спустя и продолжал: — Я всеми силами пытался узнать имя этого негодяя в громадных сапогах, но он мне его не сказал, и в этом-то весь ужас! Я подходил к нему и так, и сяк, и этак, и все бесполезно. Он уперся, как бык, ушел без моего разрешения и на прощанье выругал меня самым подлым образом!

— О, негодяй, если бы я только мог его арестовать, — воскликнул мой приятель, — но какой городовой сумеет арестовать душу, хотя бы она была самой преступной!

Приятель в отчаянии заломил руки, и по его лицу скользнуло сожаление о том, что способ арестования душ еще неизвестен спиритам.

— Что же нам делать? — спросил он меня наконец.

Долго я сидел в недоумении.

— Что делать? — развел я руками. — Будем реабилитировать имя многоуважаемого господина Каина, насколько это возможно. Во-первых, возьмем поэму Байрона «Каин», переделаем ее согласно с истиной и выпустим в свет отдельной брошюрой под заглавием: «Вновь отыскавшийся убийца Авеля».

— Прекрасно, прекрасно, — шептал приятель.

— Кроме того, — продолжал я, — напечатайте портрет Каина в вашей газете с подписью «Несчастный страдалец Каин», а его симпатичную душу пригласите в сотрудники в отделе благотворительности.

— Прекрасно, прекрасно, — шептал приятель с просветленным лицом. Он схватил было шапку, чтобы бежать в редакцию, но вдруг застыл на пороге, опечаленный и пораженный.

— Однако, пожалуй, — проговорил он в замешательстве, — его портрета без головни не достанешь! Ведь его везде изображают с головней в руке. Куда же мы денем эту проклятую головешку?

Он глядел на меня грустно. С минуту мы стояли оба погруженные в уныние. Наконец я взял его за пуговицу и заговорил наставительно:

— Есть еще способ. Городовой действительно арестовать душу не в состоянии. Но мне кажется, что душа городового вполне может арестовать душу убийцы. Поэтому поступите, мой друг, так: идите в участок и узнайте там имя какого-нибудь новопредставленного городового с хорошим формуляром. Затем в один из своих спиритических сеансов вы постарайтесь вызвать вновь отыскавшегося убийцу Авеля. А перед этим вызовите также душу новопредставленного городового, еще не позабывшую инструкций, и эту душу незаметно спрячьте у себя под кроватью. Ее рекомендую вам вызвать просто-напросто полицейским свистком. Итак, когда «вновь отыскавшаяся» войдет к вам, «новопредставленная» пусть уже лежит под кроватью, не стучит сапогами и не чихает. Когда же «вновь отыскавшаяся» достаточно выскажется, пусть «новопредставленная» вылезет из-под кровати и арестует «вновь отыскавшуюся». После же того, как «новопредставленная» вместе с «вновь отыскавшейся»…

Вероятно, я говорил бы еще часа два, но приятель восторженно ухватил меня за обе руки и воскликнул:

— Благодарю! Благодарю! Потомство никогда не забудет ваших услуг!

И он, как бомба, вылетел из моей комнаты.

На следующий же день в одной из газет я читал нижеследующее сообщение:

«Нам передают из достоверных источников, что Авель убит совсем не Каином, а неизвестным человеком в громадных сапогах и с голосом похожим на хрюканье гиппопотама. К розыску виновного приняты надлежащие меры, а Каину послана соответствующая телеграмма через известного профессора черной магии Вагнера. От души поздравляем несчастного страдальца!»