Алексей Будищев «Жертва полемики»
Когда я заглядываю на себя порою в зеркало, я вижу жалкого калеку с исхудалым лицом, кривоглазого, с вывернутой левой ногою и пустым рукавом вместо правой руки. Что искалечило меня так? Быть может, вы думаете, что я попал под паровоз или выпал из корзины аэростата? О, нет! Я жертва газетной полемики! Хотите ли вы знать, «как дошел я до жизни такой?»
Несколько лет назад я получил письмо от редакции одной газеты, издаваемой в шумном провинциальном городке, на берегу обольстительного моря. Вот это письмо:
«М. г. Мы весьма не прочь иметь вас нашим постоянным сотрудником с тем, чтобы вы обязались доставлять нам еженедельно два больших фельетона и столько же маленьких на злобу дня. Жалованье за весь этот труд 7,200 в год. Если эти наши условия вы найдете подходящими, — приезжайте немедленно».
Далее следовала подпись редактора-издателя. Конечно я чуть не подпрыгнул до потолка, когда прочитал это письмо. 7,200 р. в год! Мне даже и во сне не снились такие гонорары.
— Ого, — подумал я не без удовольствия, дорого же стали ценить мое дарование!
Я заходил из угла в угол по своей крошечной комнатке, углубляясь в математические выкладки и не придавая никакого значения тому обстоятельству, что в письме редактора-издателя после цифры 7,200 — совершенно отсутствовала великолепнейшая буква р.
— Великолепно, — повторял я, улыбаясь во весь рот, — восхитительно! 7,200 р. — это 22,000 франков или же 5,760,000 португальских рейсов в год!
— 5,760,000! — вскрикнул я во все горло и на этот раз подпрыгнул до потолка.
А через двое суток я уже сидел в кабинете редактора-издателя нашей уважаемой газеты «Хлеб наш насущный» и оживленно вел деловой разговор.
— Весьма рад, — говорил мне издатель, потирая жирные руки, — весьма рад! Вы приехали как раз вовремя. У нас завязалась горячая полемика с нашим заклятым врагом, газетою «Не хлебом единым…», и нам нужно мобилизировать все наши силы. Ваша первая статья может и не быть боевою, но затем, когда вы несколько попривыкнете к нашим нравам, вам придется ввязаться в самую жаркую схватку. Будьте готовы на все!
Редактор-издатель умолк и пытливо оглядел меня, как новобранца. Я почтительно расшаркался.
— А как вы прикажете уплачивать вам жалованье? — задал он мне вопрос. — Помесячно, еженедельно или посуточно?
Я подумал:
«5,760,000 в год это составляет 480,000 в месяц, или же 112,000 в неделю, или 16,000 в день. Восхитительно!»
— Посуточно, — проговорил я с умилением. При этом я должен сознаться, что в эту минуту я совершенно забыл о том, что вел раньше расчет на португальские рейсы, и теперь я уже видел в моем уме рубли.
— Посуточно, — повторил я все с тем же умилением.
— Гм… — между тем сделал губами издатель, — великолепно! 7,200 в год, — продолжал он затем, — составит 600 в месяц или 20 в день. Итак, начиная с завтрашнего дня, вы будете получать ежедневно, к утреннему чаю, 20 французских булок. Как всем известно, — пояснил он, сделав красивый жест, — кроме газеты я имею несколько булочных, и я уплачиваю жалованье всем моим сотрудникам французскими булками. Следовательно, вы будете получать 7,200 французских булок в год. Вы думаете трехкопеечных булок? — добавил он, заметив на моем лице выражение наисильнейшего изумления. — О, нет! — воскликнул он. — Вам будут выдавать пятикопеечные булки и притом наивысочайшего качества! Совершенно свежие!
Он умолк, ибо я внезапно пополз со стула на пол, имея вероятно намерение упасть в обморок. Лишиться в один миг миллионного состояния, видимо, дело нешуточное. Однако моему телу не дали коснуться праха. Издатель любезно поддержал меня, любезно усадил в кресло и прыснул мне в лицо холодной водою.
— Что с вами? — спросил он меня затем с нежным участием. — Вы ужасно бледны! Вероятно, вас укачало дорогой? Ну, ничего, ничего! Бог даст, вы у нас поправитесь совершенно! Здесь очаровательный воздух. Вы одним воздухом проживете здесь великолепно! — добавил он, дружески похлопывая меня по плечу.
Итак, от пяти миллионов у меня остался один очаровательный воздух. Но тем не менее я сделался постоянным сотрудником «Хлеба Насущного». Что же я мог предпринять? Ведь нужно же как-нибудь жить!
Через неделю я уже напечатал четыре фельетона или полторы тысячи строк, за что я и получил 140 французских булок пятикопеечного достоинства. Все эти мои фельетоны были весьма миролюбивы; в них я пытался доказать, что питание одним белым хлебом великолепно действует на работу фантазии, но тем не менее наш заклятый враг «Не хлебом единым» почему-то принял мои статьи за насмешку над ним, и вероятно в силу того, что и там уплачивали гонорар французскими булками. И он ответил мне целой статьей весьма ядовитой и дерзкой. Мне поучительно напомнили, что уста сквернит не то, что входит в них, а то, что из них исходит. Из моих же уст по мнению моего врага всегда исходило что-то удивительно мерзкое. «Мы не знаем, — писали там, — что входит в уста нашего многоуважаемого противника, быть может, самые дорогие яства и наитончайшие пития, но выходит из его уст что-то без сравнения мерзкое, чего мы не можем даже назвать полным именем, боясь оскорбить слух наших милых подписчиц».
Я обозлился, когда прочитал эти строки, и отвечал на жестокое нападение робкою вылазкой. И тогда меня приняли в копья целый десяток дружных рук; и меня стали мотать со стороны на сторону, словно просеивая сквозь сито. От меня полетели клочья. Меня били моими опечатками, промахами корректоров, всякими передержками, шрифтом, всем, что подвертывалось им под руку, и в конце концов из меня сделали хорошо вымолоченный сноп. И затем сразу замолчали. Я думал, что полемика окончилась, и вздохнул всею грудью. Но я ошибался, я ужасно ошибался! Мой враг замолчал, набираясь силами для самого отчаянного нападения. Это было затишье перед грозой, напряженное молчание тигра перед его последним прыжком.
Вскоре наш жестокий враг стал печатать в своих иллюстрированных прибавлениях переводный роман: Грабители «Золотого Брига». Роман этот читался с захватывающим интересом всеми извозчиками и приказчиками из мясных лавок. При этом отдельные сцены его иллюстрировались рисунками, снабженными подписями, взятыми из текста романа. И вот однажды на одной из страниц этого романа мы вдруг увидели фотографический снимок со всего состава нашей редакции. Мы все сидели вокруг стола в каких-то чудовищных шляпах с необъятными полями. А надпись, выхваченная из текста романа, любезно сообщала под этим рисунком нижеследующее:
«В комнате заседало пять великолепнейших негодяев».
И только. А дальше, на следующей затем странице, красовался мой портрет в такой же чудовищной шляпе, благосклонно выдвинутый враждебной редакцией на самое видное место. Портрет этот иллюстрировал собою следующий текст романа:
«Вот портрет человека, ограбившего «Золотой бриг»! Он же — убийца двенадцати семейств в Мельбурне! Граждане! Две тысячи фунтов стерлингов тому, кто доставит его живым или мертвым!»
Тут же, в любезном примечании редакция поясняла при этом, что «две тысячи фунтов стерлингов, это — около четырнадцати тысяч рублей».
Итак, за мою голову враждебная редакция обещала извозчикам и мясникам четырнадцать тысяч рублей! И вот, когда после такого милого полемического приема многоуважаемой газеты, я впервые показался на улице, за мною тотчас же погналось с десяток извозчиков. Конечно, они сразу же признали во мне убийцу двенадцати семейств в Мельбурне и, дико нахлестывая своих лошаденок, зловеще указывали на меня кнутовищами. Я услышал крики совсем неутешительного свойства:
— Убийца двенадцати семейств!
— Лови! Лови!
— Четырнадцать тысяч награды!
К довершению всего я струсил и пустился наутек, и, конечно, этим и уже совершенно подорвал мою репутацию в глазах всей улицы. Началась жестокая травля. Из мясных лавок повыскакали все приказчики. Я побежал городом, преследуемый жестокой толпою людей с обезумевшими от злобы лицами. И я постоянно слышал за моею спиною дикие возгласы:
— Лови! Лови!
— Четырнадцать тысяч награды!
— Живым или мертвым!
Какой-то розовенький бебешка пустил в меня стрелой из своего самострела и притом так удачно, что выбил мне глаз; рыжебородый мясник поднял сверкающий топор, растрепанная фурия высоко взмахнула кочергою.
Я упал посреди улицы с вывертой ногою, переломанным плечом и выбитым глазом…
Господа! Не пожелает ли кто-нибудь из вас посотрудничать в «Хлебе Насущном?»