Евгений Чириков «Сирень»

Ах, как чудно пахнет сирень ранним весенним утром, когда солнце еще не прогнало ночной прохлады и не выпило росы с ее цветов и листьев!..

Однажды, на заре юности, я возвращался с загородной прогулки с милой, красивой девушкой. Как стая веселых птиц, вылезли мы из лодки, разбились по парам и разбрелись по городу провожать друг друга…

Солнце только что поднялось над городом и засверкали золотые огни на церковных куполах, крестах и в окнах высоких домов. Улицы были еще прохладны и молчаливы, окна домов завешаны гардинами… Там, за окнами, все еще крепко спали… Наши шаги гулко звенели в тишине раннего утра…

Из-за длинного забора, утыканного частыми гвоздями, свешивалась густая сирень с тяжелыми влажными кистями лиловых и белых цветов.

Ах, как дивно пахнет сирень ранним весенним утром, когда тебе всего двадцать лет и когда ты идешь рядом с милой, красивой девушкой и радостно вздрагиваешь при каждой встрече глаз и улыбок!..

— Сорвите мне ветку сирени!..

Мы остановились. Забор, гладкий и высокий, утыкан гвоздями. Попытка нагнуть кусты сирени тростью кончилась прекрасной неудачей: как дождем, осыпала нас сирень каплями душистой росы…

— Хотя бы одну ветку!..

— Белую?

— Да… Нет, — лиловую!..

Я самоотверженно полез на забор воровать сирень для милой, красивой девушки… Я разрезал себе руку ржавым гвоздем, но не заметил этого, ибо не почувствовал никакой боли. Голова кружилась от сладкого аромата, капли росы прыгали с ветвей прямо в лицо, хрустели под рукой ветки, радостно смеялась девушка, на которую я стряхивал душистый дождь утренней росы… Я готов был обломать для нее всю цветущую сирень в мире, всю белую и всю лиловую…

— Довольно!..

Я героем спрыгнул с забора. Радостные, веселые, любящие глаза сверкнули мне молчаливой благодарностью.

— Это вам… на память о… о…

Она замолчала и, вспыхнув, спрятала лицо в сирени…

— На память — о чем?..

— На память об этой прогулке… об этом утре… о сирени… О том, как дивно она пахнет рано утром… — сказала девушка и приблизила к моему лицу влажный букет сирени.

— Что это на руке? Кровь?..

Тут только я увидал на своей руке кровоточащую рану.

— Больно?

— Нет… Это тоже на память…

Девушка дала мне маленький шелковый платок; я обмотал им кисть руки и шел, как герой, получивший рану в бою в честь любимой девушки. Когда мы остановились и стали прощаться, девушка отняла платок…

— Подарите его мне!

— Нет. Я возьму его себе… на память…

Я отдал: пусть! Ведь платок обагрен моей кровью.

Но вот подлая проза жизни… Она всегда вмешивается в нашу жизнь и обрывает у нас крылья как раз в тот момент, когда мы готовимся взлететь в лазоревую высь далеких небес!..

С томлением и счастием во взоре держал я тонкую трепещущую руку девушки и не выпускал, желая отдалить разлуку еще на несколько секунд; я смотрел в запылавшее румянцем лицо девушки, полуприкрытое букетом сирени, и пьянел, не зная от чего: от аромата сирени, или от пылающих щек и застенчивых взоров… Вышел ленивый, заспанный дворник с метлой, почесал в затылке и сказал:

— Штаны, барин, изорвал… Зашить надо… Нехорошо…

Я обернулся назад… Девушка вырвала свою руку и с звонким смехом побежала в глубь двора.

— Убежала… Почему? Что ты сказал, дворник?.. Как ты смел?!.

Дворник деловито объяснил, в чем дело.

— Видно, на гвоздь напоролся!.. Нехорошо…

Я осмотрел свой костюм и вспыхнул от стыда, обиды, унижения… Точно кто-то оплевал мою ветку белой сирени… Тихо побрел я по улице к дому. Звонили колокола к ранней обедне, потрескивали по мостовой редкие еще извозчичьи пролетки, скрипели калитки в воротах… Начиналась жизнь…

До сих пор помню раннее весеннее утро, забор с гвоздями, кусты свешивающейся сирени, каскад ароматной росы, застенчивое личико девушки, выглядывающее из-за букета лиловой и белой сирени…

И до сих пор слышу грубый голос дворника, спугнувшего и грезы, и аромат весеннего утра.

Ах, как чудно пахнет сирень ранним утром, когда солнце не выпьет еще с нее росы, когда тебе двадцать лет, когда с тобой рядом милая, красивая девушка!..