Ты помнишь, раз в тревоге сладкой
И с замиранием души
С тобою пробрались украдкой
Мы на балкон в ночной тиши.
В тот час смолкал наш многолюдный,
Дремой объятый институт,
Но мир иной не спавший, чудный
Открылся нашим взорам тут.
В тенистой, вековой алее
Шептались сонные листы,
И месяц все сиял светлее
С прозрачной, синей высоты.
Сверкал над серым он собором
На перекладине креста,
А за решетчатым забором
Кипела жизни суета.
Рекою радости и света
Казались нити там огней.
Вот промелькнула вновь карета…
Куда и кто промчался в ней?
И нам в ответ нарисовали
Сейчас же пылкие мечты
Сиянье люстры в бальном зале
И шелк, и ленты, и цветы,
Воздушно-легкие наряды,
Ряды веселых юных пар,
Улыбки нежные и взгляды
Волшебнее волшебных чар.
Мы, вальсируя, пели модный
Теперь исчезнувший мотив,
А месяц с высоты холодной
Смотрел на нас, лицо скривив.
Казалось нам, звенели шпоры,
Шептались тихие слова…
О, как под эти разговоры
Вдруг закружилась голова!
Как захотелось нам безумно
Перелететь чрез темный сад,
Чтоб слиться с жизнью вольной, шумной
Там за решеткою!.. «Назад!»
В дверях растворенных балкона
Смотрел на нас суровый взор, —
Стояла строгая матрона
С чулком в руках… «Какой позор!
Так вы относитесь к доверью?
Постойте ж, будет вам урок!..»
И, грозно хлопнув белой дверью,
Ее закрыли на замок.
Увы! Вкусили мы от древа
Познания добра и зла,
Но вряд ли изгнанная Ева
Такой же pensum отбыла:
Весь день ее родные внучки
За взгляд один на сладкий плод
Зубрили вслух, сложивши ручки,
Скучнейшую из скучных од.
|