Николай Минский «Три музы»

I

Вакханкой молодой ко мне она вошла,
В одной руке подняв бокал с кипящей влагой,
В другой — венок из роз, и вся она цвела
Грехом и красотой, весельем и отвагой.
Кудрями светлыми был низкий лоб венчан,
Из длинных глаз сверкал горячий взор и томный,
В послушных складках шелк, как тайну друг нескромный,
Скрывал и выдавал богини грудь и стан.

— За мной! — звала она. — За мной, мечтатель юный! —
И голос у нее певуч был и глубок. —
Испей мой сладкий яд, надень живой венок,
Блаженству посвяти мечты свои и струны.
Опутанный судьбой, забвенья жаждет мир,
И всех превыше благ он ценит, благодарный,
Объятья грешные и виноград янтарный,
И вдохновенное безумье громких лир.

Пой счастье и любовь счастливым и влюбленным.
Из всех даров земных лишь лучшие бери:
У суетного дня — беспечный луч зари,
У мрачной ночи — блеск луны над миром сонным,
У сердца — жар страстей, у времени — весну,
У матери земли — цветущие дубравы,
И вместе все сплоти в гармонию одну,
И будут дни твои — дни радости и славы!
 
II

Так речь ее текла, и веял страсти зной
От слов и уст ее, мне душу зажигая.
Я руки к ней простер, но в этот миг другая
Богиня строгая явилась предо мной,
Со взором, мечущим вражды и гнева пламя,
В доспехах воина, сильна и молода,
С руками, грубыми от тяжкого труда,
И меч светился в них, и развевалось знамя.

— За мной, — звала она, — и, как призыв трубы,
Был голос у нее, властительный и зычный. —
Туда, на тесный путь лишений и борьбы,
Где счастье — редкий гость, где горе — гость привычный.
Буди огонь в сердцах, усталых ободряй!
Как музыкант в бою пред строем утомленным,
Ступай перед толпой со словом окрыленным,
С ней вместе и живи, и вместе умирай!

И радость высшую тебе я дам в награду, —
Что перед ней обман желаний и утех!
Твой стих, как божий дух, прольет в сердца отраду,
И братьев, и друзей создаст тебе во всех.
В минуты счастия и в бедствии суровом, —
Над гробом друга друг, над колыбелью мать, —
Твоими песнями, твоим правдивым словом,
Все будут скорбь свою и радость выражать!..
 
III

Так речь ее лилась, — и страстное волненье
Мне сердце потрясло. Я руки к ней простер,
Хотел сказать: «Я твой!» И вдруг упал мой взор
На музу новую. Бледна, как привиденье,
Недвижная она стояла и с тоской
Глядела в очи мне безумными очами.
У ней в одной руке тлел факел, а в другой
Мерцало зеркало холодными лучами.

— Я не зову тебя, — она шепнула мне, —
И этот шепот был так слаб необычайно,
Что я не знал сперва, звучит ли он извне,
Иль собственной души внимаю голос тайный. —
Я не зову тебя, меня призвал ты сам.
Я — жажда истины, я — совесть мирозданья.
За мною вьются вслед сомненья и страданья,
Как желтые пески за вихрем по следам.
И знай: когда меня ты изберешь богиней,
Я благами земли тебя не одарю,
Но светочем своим все чувства озарю,
И станет мысль твоя сожженною пустыней.
Окрепнет голос мой и превратится в гром,
И в этом зеркале, как вечность, неподкупном,
Во всем увидишь ложь, что ты считал добром,
И неизбежное — в порочном и преступном.
Я поведу тебя в пучину дел мирских
И сокровенное в сердцах людей открою.
Обман своей души увидишь ты и в них,
И не поверишь ты пророку и герою.
Не опьянят тебя ни гордые слова,
Ни битвы грозный шум, ни нежный плач свирели,
В бесцельной суете искать ты будешь цели
И рваться к небесам, и жаждать божества.

Продлятся дни твои в томленье одиноком,
И будет песнь твоя досуг твой отравлять.
Но я ей силу дам печалью уязвлять
Сердца, застывшие в безверии глубоком.
И шепот истины, как бы он ни был слаб,
В ней будет слышаться сквозь крики отрицанья. —
Так молвила она. И, удержав рыданья,
Молчал я, как молчит перед царицей раб.