Николай Минский «В одиночном заключении»

I
Дверь

Приветствуя меня на новоселье,
Захлопнулась глухонемая дверь,
Скрипя злорадно, молвила: «Теперь
Я — мука и надежда этой кельи.

Отныне, дни безвольные влача,
Меня ты будешь звать своей судьбою,
Ко мне взирать с постыдною мольбою,
Меня следить, как жертва палача,

Мне угрожать со злобой бесполезной,
По тесной клетке мечущийся зверь.
Я — тяжкая, глухонемая дверь,
Намек на волю, сторож твой железный.

Неотвратим, как жребий, мой засов,
Мое молчанье, как забвенье, глухо.
Я — то же для тебя, что смерть для духа».
О, дверь тюрьмы! О, смерть! О, выход из оков!
 
II
Окно

В темнице моей есть оконце,
Железный на нем переплет.
Я изредка вижу в нем солнце
И месяц, и птицы полет.

Но часто я вижу унылый,
Бескрасочный севера день,
И медленный вечер бескрылый,
И с тенью слиянную тень.

А ночью в небесной пустыне
Мне звездочку видно. Она,
В железной дрожа паутине,
Томится в решетке окна.

Оконце во тьме заключенья…
О, разум в потемках земных!
О, ровные мыслей сплетенья!
О, звезды, застрявшие в них.
 
III
Постель

Отдохнуть хотелось мне
В бледном сне,
Потопить в его волнах
Грусть и страх.
И прилег я на постель,
Где досель
Спали узники, стеня,
До меня.
Вдруг в немой моей тюрьме,
В жуткой тьме,
Вздох сорвался с уст больных,
Не моих.
Не один и одинок
В краткий срок
Я изведал ряд веков,
Яд оков.
Ужас казни на заре
Во дворе,
Мщенья боль, надежд обман,
Боль от ран.
Что минуло, не прошло.
Наше зло
Будет снова жечь сердца
Без конца.
Ни в темнице, ни в гробу
Про судьбу
Позабыть, упав на дно,
Не дано.
 
IV
Стеклышко в двери

Чей-то глаз следит за мной,
Равнодушный или злой, —
Глаз без век, одно лишь око,
Устремленное жестоко.

Есть свидетель бытия.
Кто он? Враг или судья?
Кто-то смотрит неустанно,
Неотвратно, недреманно.

В полдень, в полночь и с зарей,
Ранней, позднею порой.
Кто-то видит, знает, судит,
Вопрошает, мучит, будит.

Не гляди в мою тюрьму!
Дай побыть мне одному!
Дай в безумии забыться,
Одиночеством упиться!

Нет! Всезрящий глаз открыт,
Смотрит, судит и следит.
 
V
Стена

Стук, стук, стук… То в вечерний притухнувший час
Робко в стену стучится кто-либо из нас.
То бессонный товарищ взывает к другим
Стуком ровным, условным, поспешно-сухим.

То такой же, как я, в клетке бьющийся зверь,
Также грустно и злобно глядящий на дверь,
Также видящий звезды в решетке окна,
Также тщетно молящий забвенья и сна.

То товарищ, то узник, мой брат, почти я,
И столь странно далекий, чужой для меня,
Отделенный навек этой звучной стеной,
Мне незримый, как житель планеты иной.

Улыбаются ль губы его или нет?
Отражен ли в глазах его мрак или свет?
Я не знаю, по стуку его не пойму.

Он мне чужд, как и близок, и чужд я ему.
Только слышу поспешный, размеренный стук.
То стена, разлучая, зовет: стук, стук, стук…
 
VI
Песня

Сказал я в час полночный:
Весь мир — тюрьма одна,
Где в келье одиночной
Душа заключена.

Томится узник бледный
И рядом с ним — другой.
Страданья их бесследны,
Безрадостен покой.

Одних безумье губит,
Других тоска грызет.
Но есть и те, кто любит.
Кто любит, тот поет.

Я тот, кто петь умеет
В унынии ночей,
В чьем сердце песня зреет
Без воли, без лучей.

О, знай, мой друг далекий,
Коль слышишь песнь мою:
Я — узник одинокий,
Для узников пою.