Петр Кожевников «Земля поет»

Вечер. Небо поет красками. Я грустен и зову Тебя. Над землею звуки.

В лиловой роще кукование кукушки. Я спросил ее, сколько мне лет. Она мне накуковала много, много. Она права.

Над деревней пыль стада и его мычание, и бубенцы его.

Идут босые девушки: грабли на плечах, и поют песнь окончания работ и возвращения к дому.

На дороге овцы блеют и пыльно катятся: шерстяные серые шары.

А по большаку проехали со звоном.

Небо поет красками и облаками, а земля звуками.

Мой дом очень стар. Запущено в саду. И на террасе под моей ногой жалуются доски.

Хожу и слушаю. В своей чудесной праздности и в странной своей отрешенности хожу и слушаю симфонию вечерних будней, песнь труда, земли и своей грусти.

Поет земля.

Мычание стад и лай собаки; песнь девушек; рожок пастуший.

Пропылили мимо потные кони с плугами и боронами и косцы.

Звуки стеклянные и золотые.

То поднялися над землей веселым хором ее надежды, надежды розовые.

И само солнце, весь день трудившееся, окрасилось от этих песен вечера.

Все — бронзовое и розовое.

В этих песнях — глубокие земляные борозды, усталые сырые плечи, волосатость и мозоли.

В них страдный день и отдых, поздний ужин и любовность летней ночи.

То песнь земных богатств и накоплений, то земная вечность.

Когда они так возвращаются с работ своих, эти волосатые и потные, то в этих красках солнца они мирятся со своим тяжелым днем и видят радостно день следующий.

Тогда они так любят свой труд, и пот, и землю, так поют о ней, так в нее верят.

И если бы они не верили в эту земную вечность, то как они могли бы день за днем потеть и страждать, копить, нищать и умирать?

Тогда они не видят смерти, которая их косит.

А если умрут они? Так что же? Их дети, внуки на их местах продолжат мирный труд.

Неразличимые. В их душах вечен род.

Жизнь — она видна: она смеется в лучах и красках; она в зелено-шелковых посевах; она — янтарность нив.

А смерть… смерть вероломна и хитра. Ее не видно. Она умеет красться в шапке-невидимке.

Блаженные! За что вы любите так жизнь короткую и глупую, которая так глупо, так постыдно уперлась в смерть?

Молчит мой старый дом, и под ногой моею гнутся доски. Хожу, скучаю и зову.

Поет деревня и земля поет.

Они там копошатся и гудят со своими овцами и плугами, у своих загонов и гумен.

Они ужасно добродушны, так просты в этих запахах жилья, навоза, молока и стада. С их гороховой похлебкой и черным хлебом.

Огни в их дымных избах. Они за ужином.

Так жмутся к почве их жилища, их думы, песни и их вечный хозяйский быт.

И даже колокол из далекого села звонит не к небу, а гулко стелется над нивами.

Сам Бог у них хозяйственный и деревенский, и молятся ему сапоги, намазанные дегтем, и головы в коровьем масле.

А их поп-мужик, молясь, высчитывает вместе с Богом свои копны и возы.

Темнеет вечер; я зову Тебя, и несказанная пустынность в сердце.

Поднялся месяц. Он велик и густо-желт. Как яркий апельсин.

Этому большому, немолодому месяцу, наверное, ужасно стыдно, что он вечно ходит так за солнцем, и влюблен в него. А оно уходит вечно…

Как этот глупый месяц, я влюблен в Тебя. И за Тобой иду, которой нету.

Какой-то прошлый, древний сон. Сон колыбельный и сон солнечный. Мечта и вера. День грядущий: день сверхвременный. Которого не будет.

Бледнеет месяц, и всплыл выше. Он все белей и холодней. Как белая большая птица в просторах бесконечных, плывет к звездам.

И ты, моя тоска, как месяц, все белей и холодней, а должна подняться выше звезд.

Новые звуки над деревней: звуки ночи и ее любви.

Там играют и водят хороводы. Там нашли друг друга эти юноши с гармониками и девушки в поневах.

В лугах — коростели. Гудят пруды, как струны. И ночь поет, поет земля любовью.

А я ищу Тебя… Нездешнюю.

Они так верят в землю. Так умеют брать случайную любовь и живут так крепко: так благословляют свой хлеб, и кров, и жен своих, и завещают детям тот же быт и ту же самую любовь.

А я нелепо, сверхразумно жду Тебя, которой нет, и убиваюсь.

В моем саду на клумбах ядовито-пряно пахнут беленькие звезды никоцианы. Тлелый запах. И в эти лунные минуты я не жив, не мертв, я бел и странно отчужден.

Все выше месяц. Огромны звездные просторы над землей. Они неизмеримы, неисходны. Бездонен мир. Когда он кончится?..

Я спросил кукушку в черной роще: сколько веков прожить земле?

Она накуковала ей тысячелетия. Права кукушка. Сколько ж ждать?..

Все белей и холодней моя тоска; и выше месяц.

А в полночь… в полночь, дорогая, я буду биться головой о жесткое железо моей постели, потому что Тебя нет со мной…

Ты, Дальняя!..