Сергей Рафалович «Одинокая»

Нет, вы, право, бесподобны. И ваши упреки верх несправедливости и себялюбия. Чего вы от меня, наконец, хотите? Почему вы считаете себя в праве требовать? Какие обязательства лежат на мне? На чем основаны наши отношения? На договоре? На обещании? На принуждении?

Я читала ваше письмо и мне становилось досадно. Откуда в вас это чувство собственности, эти притязания владельца, эта исключительность законного властелина?

Какой вы властелин, владелец и собственник?

Просто вы прохожий, которому из милости и от доброго сердца было даровано то, на что он не имел никаких прав…

Милость и подаяние с моей стороны, благодарность с вашей — этим наши отношения должны исчерпываться.

Или вы полагаете, что вам даровано было только должное? И что дарованное раз должно дароваться вечно? Почему? Где ваша логика, которою вы так гордитесь, насмехаясь над нашей?

Я не обещала принадлежать вам всегда — как согласилась стать вашей без всяких обещаний с вашей стороны.

Это было делом доброй воли и свободного решения. Но прошлое не должно определять, ни связывать настоящего, ни тем менее будущего.

Вы мне понравилась, и я вам отдалась, это очень просто. Я делаю, что хочу. Вы тоже. Мы вдвоем сделали, что оба хотели. Из чего никак не может следовать, чтобы мы должны были продолжать то же самое при желании одного и нежелании другого. Будьте рассудительны.

Вы просили меня об удовлетворении ваших вожделений. Я исполнила вашу просьбу, чем осчастливила вас. Хорошо. Мне это нравилось. Прекрасно. К сожалению, я пресытилась раньше вас.

Вы можете об этом скорбеть, но упрекать и бранить меня вы не в праве.

А вы упрекаете. И не только за то, что я теперь охладела к вам, но и за то, что прежде была нежна. Вы забываете о прошлом счастии и помните только о настоящем огорчении. Что общего?

Вы готовы обвинить меня за мою благосклонность к вам, за мою уступчивость, за мою доброту. Вы называете все это иначе… некрасивыми именами… почти оскорбительными…

Ваша мораль какая-то двойственная. Когда женщина падает в ваши объятия, вы прославляете ее; когда она падает в чужие, вы ее поносите. Нравственная ценность поступка изменяется сообразно тому, кто им пользуется: вы или не вы. Снисхождение сменяется строгостью, сочувствие — осуждением. Вы беспомощно разводите руками и требуете объяснений…

Я не обязана оправдываться перед вами. Но по доброй воле, из милости и доброты… в последний раз… я попробую вам ответить…

У каждого человека есть что-нибудь, что особенно заметно и ярко окрашивает его жизнь, становится основной тональностью его существования… У одних это какая-нибудь особенность характера, выдающаяся способность, определенное стремление; у других — форма и условия бытия, известная совокупность обстоятельств, отношение к ним судьбы, вечно то же, несмотря на все изменения и перемены их материального состояния.

Основная черта моей жизни — одиночество. Так было всегда, так всегда будет. Я выросла одинокой, сиротой, у старой нелюбимой и не любившей меня тети. Я вышла замуж за первого встречного, чтобы вырваться на волю, на людей, чтобы уйти от одиночества. Оно преследовало меня в браке. Мы были чужды друг другу, мой муж и я. Между нами не было ни близости, ни общения. Его смерть была освобождением, а не утратой. Я освободилась, но осталась одинокой.

И заметьте, что на свете много людей, чья судьба подобна моей судьбе, но не все так ощущают ее, как я. Одинок не тот, кто один, а тот, кто чувствует свое одиночество. Я была бы, вероятно, одинока, даже если бы выросла у родителей, вышла за любимого человека, имела от него любимых детей. Чувство одиночества сильнее фактов, как всякое основное чувство в человеке. Оно беспричинно, недоказуемо, непоколебимо, как вера, как боязливость, как подозрительность.

Но у меня сама жизнь оправдывала его.

И я бежала и не могла уйти от него.

Некуда уйти, не к кому уйти.

Но нельзя жить с ним, невозможно жить….

Я вечно ищу, вечно надеюсь, вечно стараюсь обмануть его, себя, и лгу себе и другим.

Так, и только так я лгала вам, ибо вы думали, что я пришла к вам из-за вас, потому что вы сумели покорить меня, увлечь меня, полюбиться мне, а я только бежала от своего одиночества. Вы не были избранником, вы были только случайным прохожим, у которого я искала убежища… Я всегда ищу и ни разу еще не нашла… Случается, что на время я успокаиваюсь в кажущейся близости с кем-нибудь… Но это не продолжается долго… Какой-нибудь незаметной мелочи достаточно, чтобы нарушить иллюзию; и как только ощущение отчужденности обвеет меня, непобедимая сила заставляет меня искать новой близости с новым человеком и я так же всецело и безгранично отдаюсь ей и ему, как отдавалась прошлым.

Вы презрительно спрашиваете меня, сколько было у меня любовников? Может быть больше, чем вы думаете или решаетесь вообразить. Но если бы вы знали или хоть раз ощутили тайную муку этого искания, этих разочарований, в которых не виноваты люди, а виновата только я, этой тревожной жажды большего, чем то, что я находила в совершеннейших сближениях, вы бы не презирали, а пожалели меня. Не судите о людях поверхностно и с точки зрения личных настроений. То, что презренно у одних, может быть трагично у других, а трагичное не бывает презренным.

Мои падения не презренны и не смешны…

Ибо смешно бессмысленное падение человека, споткнувшегося о камень, и который поднявшись, продолжает свой путь ровный, гладкий, бездумный, но никогда не вызовет улыбки и насмешки тот, кто пал, стремясь к недостижимому, чье падение вызвано усилием, жаждой достижения, и не случайно, как первое, а обусловлено тем, на что направлены воля и сознание…

Мои падения не случайны и не бессмысленно… Это может быть не особенно лестно для вас, но это оправдывает меня до некоторой степени.

Если вы любите меня, вы предпочтете пожертвовать своим самолюбием ради лучшего мнения обо мне. Если вы не любите, если оскорблено ваше самолюбие, для вас же лучше не щадить его. Во всяком случае больше я вам ни писать, ни отвечать не буду. Мы теперь чужие друг для друга… Прощайте…