Сергей Рафалович «Жалость сильнее любви»

Я не знаю простил ли ты мне горе, которое я когда-то причинила тебе. Может быть, ты забыл и его, и меня; может быть, еще хранишь глухую злобу и при встрече со мной обмерил бы меня презрительным или гневным взглядом, отвернулся бы и ушел. Не знаю…

Но как бы там ни было, а я должна высказать тебе все, что у меня на душе, все, что гнетет меня поздним сожалением и раскаянием, поздней жалостью.

Не пойми меня превратно. Дело не в том, что я хотела бы изменить прошлое, отменить происшедшее. Нет. Я разлюбила тебя, полюбила другого, и должна была оставить тебя для того, и права была, что так поступила. Не может быть и не должно быть для любви принуждения, рабства. Даже жалость не имеет права заступать ей дорогу…

Так мне казалось тогда, так я и теперь думаю… или хочу думать, хотя новая правда, иная, все более и более вытесняет ту…

Вот что произошло…

Тот, ради кого я бросила тебя, теперь покинул меня…

Теперь, совсем недавно… С некоторых пор в нем произошла перемена. Но я не хотела замечать ее. Он искал ссоры, я только потом поняла это. И вдруг сразу, неожиданно, он ушел. Ушел, чтобы не вернуться больше. И написал мне письмо, которое я нашла у себя на столе, когда вернулась домой к обеду…

Точь-в-точь, как я поступила с тобою. Сначала, конечно, я об этом не подумала. Удар был неожиданный и жестокий.

Я не верила тому, что случилось, не верила, что все это действительно переживается мною. Потом я почувствовала всю неотвратимость факта, ощутила свое горе и билась в слезах и тоске, билась бесконечно долго, не видя выхода, ни утешения. Одни и те же мысли проносились, возвращались все снова и снова; какая-то злая воля заставляла меня думать все о том же самом, постоянно и безостановочно, и повторять одни и те же слова, которые отзывались резкой или жгучей болью во мне… Но воля, напряженная, утомилась и ослабла… Новые мысли, непроизвольные, случайные, многообразные, заполонили мое внимание, затуманили мою скорбь, заглушили мою тоску…

И среди этих мыслей промелькнуло неожиданно воспоминание о тебе, о нашей любви и о разрыве. Сходство положений, твоего тогда, моего теперь, поразило меня; внешнее сходство.

Я не остановилась на нем. Мое горе было все-таки еще слишком ново для меня. Но воспоминание о тебе снова вернулось и опять поразило меня сходство; поразило и навело меня на мысль, что твое горе тогда было, вероятно, похоже на мое настоящее горе. Та же любовь, та же разлука с любимым человеком, то же одиночество. Я вдумалась, и что-то замерло во мне. Я вдруг живо и ярко ощутила твое отчаяние, когда ты, вернувшись домой, нашел мое письмо и узнал о моем уходе. Сердце мое забилось, тоска сжала грудь, участила дыхание, пока я вместе с тобой переживала сцену, которой не видела, но знакомую мне во всех подробностях по недавнему ее повторению со мной. Я переживала за тебя то, что сама только что пережила за себя, и так слились эти два горя, что я заплакала и зарыдала, и когда опомнилась, не знала точно, отчего я плачу и над чем плачу. Но острое жало жалости пронзило меня, поразило в самое сердце. Какие-то преграды рушились и я проникла в чужое сердце, в твое, и ощутила его, как свое, и познала его близким и родным моему. В первый раз усомнилась я в правоте своих поступков и убеждений, усомнилась в верховном праве любви быть только любовью и не считаться ни с чем другим. Я тотчас же отогнала от себя сомнение и возразила себе, что если бы страсть ни с чем не сталкивалась, то не приходилось бы отдавать ей предпочтения, и что в коллизиях, которые неизбежны, все остальное надо подчинять любви, так как она важнее всего в жизни. И я находила оправдание себе и подтверждение своей правоты в том, что, ища свободы для своей любви, я не отрицала чужой свободы и, страдая и терзаясь, горевала, что меня разлюбили, но и не думала обвинять или упрекать. Я была права, что ушла от тебя, и прав был тот, кто меня оставил. Но что общего между правотой поступков и правотой чувства? И если я ощущаю, постигаю, переживаю чужое страдание, как свое собственное, это нисколько не опровергает моего образа действий, но зато и он не может отрицать ни моего горя, ни чужого. Свобода моей любви не должна отрицать свободы какого бы то ни было моего чувства, даже того, которое жалостью отмечает мою связь с другими людьми, сближает меня с ними, объединяет меня и других. Я никогда не задумывалась над вечными вопросами отношений между человеком и человечеством и вселенной, но мне теперь иногда кажется, что единое когда-то человечество с познанием своего «я» утратило единство и прошло долгий путь, который приводит или приведет людей к новому объединению через это «я», сквозь которое постигнутся все «я» всех для каждого.

Так мне иногда кажется. Но твердо я знаю одно, твердо и непоколебимо знаю я, что ты страдаешь от меня, как я страдаю от другого, что твои мучения были такие же, каковы мои теперь, и твоя боль ничем не отличалась от моей, и ничем теперь для меня не отличается, кроме моей жалости к тебе, которая сильнее моей жалости ко мне и заставляет меня забыть о том, что терзает меня и помнить, и думать лишь о том, что тебя терзало.

И я не стыжусь и не боюсь признать, что моя жалость сильнее моей любви и победила ее, и, может быть, лучше ее и ценнее и важнее любви…