Вадим Шершеневич «Верлиока»
Вышел с поля Верлиока,
Одноглазый и высокой,
Об одной большой ноге
В деревянном сапоге;
Длинный нос висит крючком,
Борода торчит клочком,
На затылке пук щетины,
Ус один — да в пол аршина.
Хворостиной подпирается,
Страшной рожей ухмыляется,
Нежится в осеннем холоде,
Жрет малину, травы, желуди,
Коли голубь спит на желобе,
Лопает с охотой голубя.
Чуть кого завидит в ночь,
Не стерпеть ему, невмочь,
Чтоб бока не поломать:
Хочет дружбу показать.
Треплет старого и малого
И тихоню и удалого,
Всех-то должен перетрогать,
Всем пролить на брови деготь.
Забияка, дрянь, шутник,
Верлиока, черт, старик.
Только как-то лег на мох,
Призадумался не весел,
Руки-крюки на бок свесил —
Да со злобы и подох.
Я его-то не видал,
Ну, а дед мой — тот встречал
Хоть не сам, а так — слыхал,
Как он барина задрал.
Одноглазый и высокой,
Об одной большой ноге
В деревянном сапоге;
Длинный нос висит крючком,
Борода торчит клочком,
На затылке пук щетины,
Ус один — да в пол аршина.
Хворостиной подпирается,
Страшной рожей ухмыляется,
Нежится в осеннем холоде,
Жрет малину, травы, желуди,
Коли голубь спит на желобе,
Лопает с охотой голубя.
Чуть кого завидит в ночь,
Не стерпеть ему, невмочь,
Чтоб бока не поломать:
Хочет дружбу показать.
Треплет старого и малого
И тихоню и удалого,
Всех-то должен перетрогать,
Всем пролить на брови деготь.
Забияка, дрянь, шутник,
Верлиока, черт, старик.
Только как-то лег на мох,
Призадумался не весел,
Руки-крюки на бок свесил —
Да со злобы и подох.
Я его-то не видал,
Ну, а дед мой — тот встречал
Хоть не сам, а так — слыхал,
Как он барина задрал.
«Carmina», 1913 г.