Наталия Грушко «Камень мудрецов»

Забытая сказка

Не все ли равно, когда и в какой стране это происходило? Она ничем не отличалась от других стран. А когда это было — ответить не может никто.

Так же, как и в остальном мире, в той стране были рабы и господа.

Первые ненавидели последних, а те презирали и втайне боялись первых.

Так же, как и по всей земле, там бродили голод и нищета.

В больших городах, где роскошь, разврат и болезни устраивали дикие оргии, культура и наука дошли до высших точек совершенствования.

Люди достигали его путем собственного вырождения.

Нравственность пала. Забыли стыд и совесть. Не было невинной девушки. Не было честной женщины. Брат продавал свою сестру. Мать — сына. Сын — отца. И никто не мог ручаться за свою честь и жизнь.

Правда и милость хотя и процветали в судах, но часто думалось: не должны ли судьи сидеть на одной скамье с подсудимыми?

И странным казалось, что солнце смотрит так же ясно, как и в первый день создания, когда зло не коснулось еще человека и земли.

Но солнце знало, куда оно смотрит.

Далеко-далеко от города, среди тенистого парка, окруженная полянами и рощами, стояла богатая барская усадьба.

В ней были два существа, ради которых каждый день выходило солнце:

Мальчик — сын помещика, и девочка — дочь раба.

Между детьми не было розни.

Городские дети слишком хорошо знают, какая пропасть между господином и слугой.

По счастью, взрослые не обращали внимания на эту дружбу.

Солнце светило одинаково как ему, так и ей. Да и они были слишком детьми: никогда мысль о розни не приходила в их головки.

И не потому, что все кругом были счастливы. Нет. У детей была своя собственная жизнь. Она мешала им наблюдать окружающее. Дети были связаны тесной дружбой.

Они росли, как два молодые деревца из одного корня. Уничтожь одно — едва ли будет жить другое.

Целые дни проводили они в роще и полях.

Он научил ее узнавать скрытые гнезда лесных птиц. Слушать, как растет рожь. Безбоязненно переплывать реку. Скакать на коне и без устали бродить по лесным тропинкам.

Она дала ему почувствовать всю прелесть природы.

В долгие зимние вечера, окончив занятия с учителями, он делился знаниями с подругой.

Но ей непонятны были сухие, научные выкладки.

Гораздо больше нравились ей рассказы о чуждых странах, где круглый год бывает зима и почти всегда царит вечная ночь. Где кончается земля и начинается хаос.

Люди грубы, дики и угрюмы.

Она представляла себе их закутанными в звериные шкуры, с тусклым, упорно-глядящим вдаль взглядом.

Ей казалось, что эти люди тоскуют о солнце.

Прижимаясь головкой к груди своего друга, девочка говорила:

— Мы пойдем к ним, принесем этим людям солнце.

Она верила, что они могут сделать это: в их душах сияло солнце.

Так шли годы.

Наконец отец заметил, что сын уже не мальчик.

— Тебе надо закончить образование, — сказал он однажды.

И юношу отправили в город.

* * *

Как лесной родник, была чиста его душа, когда он приехал в город.

У него было много друзей.

И среди них — худосочных, расслабленных — он казался диким стройным лебедем меж кривоногих селезней.

Его можно было встретить всюду: в ученых собраниях; на лекции знаменитого профессора; в молитвенном доме ищущих Бога сектантов; в роскошном ресторане и убогой таверне; в порядочном доме и в доме веселья.

Всюду его влекло только одно: любознательность.

Его чистота привлекала к нему многих женщин.

И он с любопытством наблюдал, как они в пароксизме страсти кидались ему на шею, забывая своих детей и мужей. И отходили, не чувствуя греха.

Он видел, как мужчины — умные, сильные, иногда такие, к слову которых прислушивалась вся страна, — опьяненные желаниями, затуманенными глазами смотрели на женщин, предлагая им разрешить невысокую проблему.

И с удивлением слушал и читал, как те же люди говорили и писали, что женщина пала.

Нет правды и нравственности, нет чистоты и невинности.

И он понял все лицемерие, всю ложь города и его обитателей.

Он понял, что не жалкой кучке прокопченных дымом интеллигентных неврастеников принадлежит жизнь, а каким-то новым людям, которые еще придут.

И все чаще и чаще перед его глазами вставали родная усадьба и мягкий взгляд синих глаз его подруги.

Он решил вернуться домой. И вернулся.

Снова встретил его постаревший и еще более замкнутый в себя отец.

Снова улыбнулось ясное небо, и свежий ветер покрыл поцелуями лицо.

Только самое близкое существо не пришло с первой лаской.

Девушку продали другому владельцу. Она не снесла позора.

* * *

В первые минуты он ничего не понял из рассказов окружающих.

До такой степени дикой показалась ему мысль, что у него отняли лучшего друга, часть его самого.

И кто же? Родной отец. Наконец он понял.

И когда настал этот миг, в нем проснулись ненависть к рабству и жажда мести к повелителям.

Он стал молчаливым и подозрительным.

По целым ночам не спал и бродил, как помешанный, из комнаты в комнату.

В одну из таких ночей, когда все существо его возмущалось, и душа застыла в своем страдании, он прокрался в спальню отца.

Уже наклонился над ним и занес нож.

Но, взглянув на суровые черты родного лица, смягченные сном, так же бесшумно, как вошел, вышел из комнаты.

Придя к себе, два раза повернул ключ в замке и бросил его за окно.

И, уткнувшись в подушку, долго беззвучно рыдал.

И вздрагивало от свозивших его конвульсий молодое, сильное тело.

Когда на другой день отперли его дверь, он был уже другим человеком.

Прежде его интересовала борьба между сильным и слабым, только как известный процесс для наблюдения.

Теперь он каждым фибром существа чувствовал гнет и несправедливость рабства.

В каждом стоне обездоленной души ему чудился стон его погибшей подруги.

Ему хотелось дать миру возможность возродиться для новой жизни.

И он начал изучать древние книги о философском камне, который даст миру свободу, равенство и братство.

В одну из темных осенних ночей, когда в доме все спало, и только призраки былых воспоминаний бродили в большом запущенном парке, оглашая его воплями тоски и смехом злобы и радости, он исчез из дому.

Куда — никто не знал…

* * *

Тихо струятся воды священного Нила… И, поникнув над ними, дремлет бледный лотос.

Мудрыми очами глядят с высоты небес вещие звезды.

Бесчисленные взгляды их падают в открытое окно старой башни и застывают в безмолвном восторге.

В лаборатории, среди различных инструментов и препаратов, стоит старый ученый.

В руках его — чаша. На дне ее горит таинственный камень необыкновенной красоты.

Камень мудрецов, с помощью которого старец возвестит миру истину. Освободит, рабов, сделает людей братьями.

Слезы катятся по щекам старика. Вдохновенно горят, глаза…

Недаром прожита жизнь. Недаром затрачена энергия, убиты все силы. Порваны связи с внешним миром!..

Теперь он скажет свое слово!

Как огонь, оно испепелит всю вековую ложь. Исчезнут злоба и трусость, безволие и разврат.

В мир войдет истина.

Ему чудится, он уже чувствует, ее приближение.

И грудь его едва сдерживает мощное биение сердца.

Но откуда же начнется великое преобразование мира?

Откуда прозвучит первый торжествующий крик освобождения?

Старец сознает себя гражданином мира.

Но вдруг пред его очами встает образ той, чья могила была первой ступенью к его открытию.

— Пусть же она будет первой трибуной, откуда польется свет возрождения!..

* * *

Чем ближе подвигался он от стран Востока к странам новейшей культуры и цивилизации, тем тяжелее становилось у него на душе.

Он видел, что люди не только не стали лучше, чем в дни его юности, но наоборот, — какое-то мракобесие овладело ими.

На всех перекрестках они кричали о новых путях к истине.

И сами распинали ее на каждом шагу.

Извращенность достигла наивысшего предела.

Разврат открыто расхаживал по улицам и нагло обнажал свои язвы.

Он пробовал говорить. Они забрасывали его камнями.

Называли отсталым его, несшего свет всему миру.

А он все шел и шел, не замечая, как тают силы от постоянной борьбы с людьми, холодом и голодом.

На берегах Нила ему достаточно было протянуть руку к финиковой пальме, чтобы утолить голод.

Здесь за каждый кусок хлеба нужно было платить.

Увлеченный философскими мечтами, он не думал о них. Но голод все чаще и чаще напоминал о себе.

Люди относились к нему с предубеждением. А сам он был слишком горд и стар, чтобы просить у них милостыню.

Но сознание того, что он в один миг может изменить все, придавало ему бодрость.

И он все ближе и ближе подвигался к цели.

* * *

На границе родной страны он умер от истощения.

Оборванные одежды едва прикрывали худое тело.

На груди старца нашли невиданный доныне камень поразительной красоты.

И этим камнем украсили корону царя.

«Нива» № 32, 1911 г.