Нина Петровская «Ложь»
Кто ты? Я видел тебя два раза и не знаю, была ты или приснилась. Постой. Я вспоминаю. Мы стояли где-то наверху. Пахло влажной землей, над головами низко свешивались широкие вырезные листья. Непонятное и грубое шумело внизу. Белые столики рядами и отдельные у стен. Много чужих лиц. Я только сейчас их вспоминаю, а тогда мы не видали никого. Наклонились под листьями. Онемели. Близко.
Слышала, как у меня билось, сердце?
Светлым прозрачным вином наполнилось до краев и билось медленно, медленно — как перед смертью. Твое лицо у меня на плече. Чужое непонятно-прекрасное лицо. Волосы твои что-то пели, прикасаясь к щеке.
Что это? Откуда? «Не знаю… Это музыка». Слушаем бледные. Концы пальцев похолодели. «Где вы живете?»
Смятый белый листочек невинно прилег на отсыревший камень перил. От движенья карандаша протянулась тонкая незримая нить между двумя еще вчера далекими жизнями.
Напишете?
«Да».
Внизу фонарики. Белые, красные вздрагивают между ветвями. В прихожей шумно… Кто-то потерял калошу. Хлопают двери, врывается холодный белый пар. Бубенчики звенят у крыльца. Прощайте?..
«Нет, мы вместе».
Уже утро. Кто украл ночь? Будто не было её. Только там под листьями чувствовали мы ее. Помнишь?
Не забыла, как ехали? Или это снилось под утро? — Светлое жемчужное небо, снег посинел. Белая скрипящая дорога. Бубенчики звенят точно вдали. Хочется лечь в мягкий синий снег. Широко открытыми глазами утонуть в светлеющем небе. Чтобы руки, твои поющие нежные руки ласково легли на захолодевший лоб. Пусть, медленно изнемогая от радости, бьется сердце. Хочется тихой белой смерти под утренний звон колоколов.
У тебя печальные глаза. Кто ты? Почему ты так просто вошла в мою жизнь?
«Не надо спрашивать. Нужно покорно приближаться к любви. Мы так мало любим. Встречаемся и уходим, может быть, навсегда. Не хочется узнать, подойти; думаешь — успею. Посмотри мне в глаза. Вот так. Сегодня нас поцеловала судьба».
Едем почти молча. Держу твои руки. О чем-то простом и ясном рассказывают ласковые пальцы.
Зимний рассвет медленно преодолевает ночь. На мосту еще фонари горят, а сквозь высокие железные арки уже видны просветленные снежные дали.
Твое лицо бледно и серьезно. Тонкие серебряные лучи протянулись от него к сердцу.
И сердце бьется медленно, медленно, точно перед смертью.
Не помнишь, как мы расстались?.. У ворот дворник в мохнатой шубе, — чудовище городских ночей. Где-то с острым звуком соскребают снег. Иду по белому пустынному двору. Была ты или только приснилась под утро?
День был длинен и грустен, о нем не стоит говорить.
Вечер. Я у тебя, в незнакомой комнате. Морозной паутиной затянулось узкое окно.
Где-то далеко одинокий электрический фонарь. Тени пляшут на стекле.
Мы забыли, что это самая обыкновенная комната, с цифрой на дверях. Всем чужая. С постелью, где часто спят равнодушные приезжие люди. Самая обыкновенная комната, — обои с цветочками, умывальник выкрашен желтой краской, на дверях номер — 139. На столе, на белой скатерти, тикают мои часы.
Сидим близко, тесно прижались. Медленно сливаются холодеющие губы. Хочется говорить шепотом.
— Ты отдалась бы мне радостно?
«Да».
— Ты ждала меня?
«Да».
— Ты моя?
«Да».
Постой. Тише. Слушай музыку. Вот звенящие волны отделяются от твоего тела. Рассказывают о тебе. Я знаю, ты близкая. Мы мало говорим, но, посмотри, как свободно и легко ты прикоснулась к моему сердцу. Уедешь, а светлая солнечная полоса надолго протянется за тобой. Буду смотреть тебе в след с тихой благодарностью.
Смотрим друг на друга строго, торжественно, точно даем большую клятву,
Уже поздно. Электрическая лампочка вспыхивает пронзительным светом. Поправляем белую сдернутую скатерть. Мы устали. Мы — как актеры в тесной уборной после представления. Не хочется снимать пышных царственных мантий. А уже ждет опять знакомое платье, такое поношенное…
Улыбаемся смущенно, грустно. Руки у меня дрожат. Опять оторвалась пуговица у пальто.
Последний раз смотрю на дверь — 139. Длинные, длинные ступени вниз…
У моих ворот тот же дворник в мохнатой шубе. Поднимаюсь по лестнице. Долго, долго снимаю пальто.
На столе остатки грустного ужина и потухший самовар. Жена сегодня не дождалась меня.
«Ты вернулся» — спрашивает она через стену.
Я не узнаю голоса. Но это она. Кто же еще! Все позади. Я вернулся! Сейчас, сейчас…
Сборник «Sanctus Amor» (1908).