Алексей Будищев «Лесные братья»

Неистово дул резкий северо-восточный ветер. Родившийся на морском побережье Вииб уже ясно чувствовал в его порывах свежее дыхание моря и ширил ноздри навстречу к нему. Рауб, не отстававший от него ни на шаг, спросил:

— И ты думаешь море недалеко?

— Часов пять пути, не дальше, — угрюмо проговорил низкорослый рыжеватый Вииб и злобно сплюнул. Ему до смерти хотелось курить, а табаку не было уже давно.

— В пять часов и птице не долететь до моря, — сердито буркнул Рауб, высокий, костистый и сутулый. Его голодному воображению ясно представилась чашка густой похлебки с вкусным грибным запахом и блюдо дымящегося картофеля. — Есть хочется, — досадливо пробурчал он и отмахнулся костистой рукой.

— А мне или не хочется? — жестко усмехнулся Вииб.

Оба они с потемневшими втянутыми щеками, ободранные и грязные, после того, как облава настигла их на постоялом дворе в Эдо, трое суток, как звери, скитались среди болот, ночуя скорчившись на кочках, где их заживо ели комары. А теперь пятые сутки они идут вот этим бором, среди ржавых сосен навстречу северо-восточному ветру.

Более слабый духом Рауб тяжко вздохнул под натиском тяжелых воспоминаний. Ему вспомнилась так живо эта страшная ночь облавы на постоялом дворе, долгая перестрелка, трое убитых товарищей, тяжко раненый в живот их атаман Якоб, ужасы, крики, стоны, резкие хлопки выстрелов, кислый запах порохового дыма.

— Лучше смерть, чем такая жизнь! — выговорил Рауб вслух.

Храбро умирали бесстрашные лесные братья, и только двое из них, Рауб и Вииб, спаслись, сделав подкоп в сенях. А теперь что их ожидает впереди? Виселица? Страшное ремесло грабителей?

— Лучше смерть, чем такая жизнь, — согласился и Вииб.

Они хотели все послужить свободе, а судьба сделала их разбойниками. Вслух и жалобно причитая, Рауб стал жаловаться на судьбу. Что сделала она с ними? Каким концом повернула она их жизни? В какие тиски загнала? Кто бы мог ждать такого конца? Слезы стояли в глазах Рауба. Но Вииб подошел к нему, положил к нему руку на плечо и стал утешать его. Нет, еще не все потеряно ими. Якоб никогда не врал. А умирая, разве он взял бы на свою душу такую бессмысленную ложь? А между тем, что Якоб сказал Раубу?

Рауб перебил Вииба. Он хорошо помнит каждое слово Якоба. И вот что говорил ему, умирая, Якоб.

Возле колодца, что на шоссе, под третьей сосною слева, ствол которой помечен черным крестом, есть и нужные документы, и деньги, и револьверные патроны. Он сам зарыл их там на всякий случай. А к этой сосне они подойдут через час. С деньгами и необходимыми документами они оба махнут затем в Аргентину или Уругвай, в Буэнос-Айрес или в Монтевидео, куда так гостеприимно зазывают колонистов. И они сумеют еще там прекрасно устроиться! Ведь перед ними еще целая человеческая жизнь! Раубу всего двадцать семь лет, а Виибу нет и двадцати четырех. Только бы под старой сосной оказалось с тысчонку рублей. Вииб, когда еще был рабочим на мельнице Беркмана, как-то высчитывал, сколько надо для переселения в Аргентину, и по этому подсчету выходило, что с пятьюстами рублей в кармане пуститься в такой путь не особенно большой риск.

— И разве у нас руки разучились работать? — спрашивал Вииб Рауба. — Или мы меньше рискуем, оставаясь здесь?

Подбадривая себя надеждами так, они шли вперед навстречу северо-восточному ветру, мягко ступая по ржавой хвое, толстым ковром устилавшей землю.

Лучи солнца горели в воздухе ласково и приветливо. На вершинах сосен уныло угукали зобастые витютни с малиновыми лапами. А они все шли и шли, упрямо придерживаясь одного и того же направления, все так же ободряемые разбуженными надеждами, мечтая о свободной жизни далеко-далеко.

Но Рауб вдруг остановился.

— Не могу дальше идти, — сказал он со вздохом, раздувая землистые щеки, — надо хоть немного поесть, и если бы чего-нибудь покурить?

Он опустился на хвою, достал из кармана небольшой кусок ситника, — все, что осталось у них обоих, аккуратно разделил его на две равные части и предложил выбрать любую Виибу:

— Бери.

Тот взял, и оба они начали медленно жевать каждый свой кусок, стараясь не оставить не пережеванной ни малейшей крупицы теста, работая челюстями с равнодушием автоматов. Потом, еще не дожевав своего куска, Вииб поднялся на ноги и, оглядываясь внимательно по сторонам, стал искать, не видно ли где белоснежного ствола березы. Упавший с ветки, слегка подсохший лист этого дерева, растертый между ладонями и завернутый в бумагу, может, пожалуй, заменить собою хоть сколько-нибудь табак при большой нужде, конечно. И если бы найти сейчас хотя бы березовый лист! Это придало бы бодрости духу и крепости мышце. После некоторых поисков Вииб, наконец, нашел, что ему было нужно, и сделал две толстых папиросы себе и товарищу. После еды они долго и молча курили, мечтая об Аргентине, пуская клубы дыма — оба сосредоточенные, коренастый, рыжий Вииб и черноволосый, сухой Рауб. А затем они поспешно двинулись в путь к колодцу на шоссе, где их ждало, быть может, счастье.

Когда они увидели профиль колодца, их сердца дрогнули, и обоим надо было перевести дул. Неужели их ждет здесь счастье? Они снова передохнули и огляделись. Сосну с черным выжженным крестом на стволе они увидели сразу. Она сама уперлась в их глаза, однако с которой же стороны ее был зарыт Якобом ценный клад? Минуту они размышляли об этом, а потом, достав из карманов финские ножи, они стали копать землю около ствола сосны сразу с двух сторон. После нескольких минут такой работы нож Рауба с лязгом скользнул по жести.

— Тут, — сказал Рауб, и его щеки слегка порозовели от счастья.

Согнувшись и расковыряв кривыми пальцами землю, Рауб извлек оттуда небольшую четырехугольную жестянку и, прислушиваясь, потряс ее. Что-то брякало в ней.

— Вот, — сказал он с удовольствием, — деньги и патроны бренчат, серебряные рубли есть! Слышишь?

— Открывай скорей, — сухо выговорил Вииб, — да ты ножом подковырни!

Сильным движением ножа Рауб сбил с жестянки крышку и, опрокинув ее, вывалил все ее содержимое на траву. У обоих сразу сперло дыхание, и зашумела в ушах бросившаяся в голову кровь. Они завидели вчетверо сложенную бумагу, пачку кредиток, десятка два серебряных рублей и с полсотни револьверных патронов. Рауб дрожащими пальцами схватил бумагу, Вииб стал считать деньги.

Лицо Рауба сразу как-то поблекло и осунулось. Он стал смотреть на пальцы Вииба, пересчитывавшего уже рубли.

— Сколько документов? — спросил Вииб, еще позванивая рублями.

— Паспорт на имя шведского подданного Германа Юркмана.

— Два паспорта? — почти закричал Вииб.

— Один, — тихо ответил Рауб. — А сколько денег насчитал ты? — в свою очередь спросил он.

Точно еще глубже втянуло щеки Вииба. И, опустив глаза, он сказал:

— Пятьсот сорок пять рублей.

— Это с серебряными рублями?

— Всего!

Старые сосны, у корней обросшие сизым мхом и все время без перерыва рдевшие под упорным ветром, точно простонали.

— А как же Аргентина? — спросил Рауб. — Если нам разделить эти деньги пополам?

— А паспорт тоже пополам? — сердито пробурчал Вииб.

Несколько мгновений они сидели молча с серыми лицами, угрюмо поглядывая друг на друга. И протяжно стонали старые сосны.

— Нет, нужно одному взять и деньги и паспорт, — сказал твердо Рауб, — по жребию. Пусть хоть один будет счастлив, а другой что же…

— Пусть решит судьба, — твердо согласился и Вииб. — Один счастливый лучше двух несчастливых. Что же, бросим монетку?

— Зачем монетку? — Рауб качнул головой, с места протянул руку и сорвал с крошечной елочки-побега коротенькую ветку, усеянную хвоями, зажав ее в жилистый кулак. — Сколько хвой на ветке? Чет, или нечет? Говори! — спросил он грубо, и тяжелыми стали его глаза, как у недужного.

— Чет — мои паспорт и деньги, — выговорил Вииб резко и жестко, чуть дрогнув. И жилы надулись на его висках.

— А нечет — и паспорт и деньги мои, — кивнул подбородком Рауб, бледнея.

— Считай, — попросил Вииб уже кротко, вздохнув всей грудью.

Не разжимая кулака, Рауб стал отрывать с веточки хвои одна за другой, не торопясь, внятно отсчитывая:

— … пять, шесть, семь, — считал он, постепенно выдергивая веточку из зажатого кулака.

Вииб думал о нем: Рауб счастливый, ему достанется.

И думал с замиранием сердца Рауб:

— Я счастливый!

И твердо считал:

— … одиннадцать, двенадцать…

Легкой испариной покрылся его лоб.

— Тринадцать… — проговорил он глухо, точно бы обваренный.

— Все? — спросил Вииб изнеможенно.

— Четырнадцать, — громко выговорил Рауб и разжал кулак, кривя в одну сторону губы.

Оголенная, лишенная хвой веточка упала на землю.

Вииб сказал полным и звучным голосом:

— Мои и деньги, и паспорт? Так?

— Да, — подтвердил Рауб.

— А ты? — спросил Вииб и стал прятать деньги и бумагу к себе в карман.

Сидя, Рауб плотно прислонился спиною к сосне. Стонала и покачивалась над ним старая плаксиво.

— В Ревель приди непременно ночью, — посоветовал Рауб Виибу. — И прямо к Христиансену, этот не выдаст и приютит… И пособит снарядиться…

— Хорошо, — кивнул головой Вииб и почти закрыл глаза, точно их слепило солнцем.

— И непременно купи теплую фуфайку и теплые носки, иначе в море простудишься, — опять сказал Рауб тихо. — Да не забудь в паспорт приметы сообразно с своими вписать…

— Хорошо, — согласился Вииб.

— И рому захвати на случай простуды…

— Хорошо.

— А если тебе повезет в Аргентине и ты будешь богат, пришли матери моей Кристине в деревню Эдо сто рублей…

— Хорошо, — проговорил однотонно Вииб.

Он вдруг стал на ноги и сказал:

— Хочешь, возьми у меня сейчас сорок пять рублей?

Рауб пожал плечами. Морщины перерезали его лоб тремя продольными складками.

— На что? Они тебе нужнее.

Он хотел добавить:

— Мне нужна теперь всего одна револьверная пуля. Только.

Но он не сказал ни слова, догадавшись, что товарищ и так знает об этом.

— Ну, торопись, — выговорил он через минуту, — тебе надо поспеть ночью же быть в Ревеле. Прощай!

Он протянул руку, оставаясь сидеть как сидел. Вииб пожал ее, крепко встряхнув трижды и жмуря глаза как бы от ослепительного света. Потом он быстро отвернулся и пошел прочь. Когда он сделал шагов сотню, за его спиной негромко стукнул выстрел. Витютень шумно шарахнулся с сосны. Он остановился, как вкопанный, зажмурил глаза, преклонил голову, снял с головы шапку и с минуту простоял благоговейно, как на молитве.

— Прощай, — думал он.

Потом он надел шапку, встряхнулся, и ширя ноздри, как бы уже вдыхая запах моря и свободы, проворно пошел навстречу резкому северо-восточному ветру.