Георгий Чулков «Цыган и Жучка»
I
Управляющий привез из города двух щенков — Цыгана и Жучку. Они уже ели овсянку и обещали стать псами большими и крепкими.
Породы они были плебейской, но что-то в них было от овчарки.
Управляющий сказал:
— Из этой дряни выйдут цепные псы. Мы их воспитаем.
У кирпичного сарая, где стояла молотилка, была пристройка, тоже из кирпича, вроде чулана. Туда заперли щенков.
Кривой и старый сторож Феодор, у которого всегда тряслись руки и ноги, как в лихорадке, приносил псам воду и пищу раз в сутки, после обеда.
Он приотворял дверцу и говорил:
— Эй, вы! Твари Божьи! Вот вам пропитание!
В чулане было темно. И глаза у щенков горели, как рубины, красноватыми, мрачными огоньками.
Цыган и Жучка тосковали и жалобно скулили. Они помнили мягкую, теплую материнскую грудь, сладковатое приятное сучье молоко и веселое солнце, о котором напоминал им тонкий луч на земляном полу, падавший от дверной щели.
Скучно жить в кирпичной тюрьме без матери и солнца. И сердце становится темным, как злая ночь вокруг. И хочется укусить человека, почуять запах крови и, пожалуй, глотнуть теплой, соленой влаги.
Цыган напорол себе лапу на гвоздь и долго ее зализывал. Цыган знает вкус крови.
Однажды днем подошли молодые люди к чулану, и стройная, нежная девушка с печальной улыбкой сказала спутникам:
— В этом чулане два щенка. Их Фома Фомич хочет сделать цепными… Мне их жалко… Темно им бедным и скучно.
А молодой инженер, с невинными серыми глазами, сказал деловито:
— Нельзя, Лиза, быть такой сентиментальной. Полкан совсем ослеп. А ночью без собак беда. Вон Воловий хутор опять ограбили и у Сердюковых жеребца увели.
— Я хочу их посмотреть, — сказала девушка.
Позвали Феодора, и он дрожащими руками отпер чулан и приотворил его.
Послышалось глухое ворчанье. И все почувствовали острый запах.
— Ой, ой, ой… — сказал инженер, — вот злые будут.
Девушка, которую инженер назвал Лизой, вздрогнула:
— Голубчик Феодор! Ты их не выпускай на двор, пока у нас в столовой огонь горит. А то мы по саду гуляем вечерами. А я их боюсь.
И, подумав, прибавила:
— И жалко мне их и боюсь.
— Мы их недельки через две выпустим, — прошамкал старик, — а пока Полкан служит…
II
Наконец, управляющий сказал:
— Сегодня нашим псам бенефис.
— Чего-с? — не понял старик.
— Псы пусть гуляют сегодня, говорю.
И вот, когда в саду стало тихо, и молодежь со смехом и пением вошла в дом и разбрелась по комнатам, Феодор подошел к террасе: в столовой было темно.
Тогда старик побрел к чулану.
— Твари Божии! Пожалуйте!
Ночь была лунная. От поднятых кверху оглоблей телеги лежали на серебристо-белой земле две тени, длинные и черные. Было тихо. И казалось, что так всегда будет, и так земля до скончания мира не зашелохнет.
Цыган и Жучка нерешительно вышли из чулана на раскоряченных лапах, слабых от непривычки бегать.
До тюрьмы своей жили они при солнце, а на заре вечерней засыпали мирно у материнской груди. Просыпались на заре утренней.
Теперь новый неведомый мир открылся перед ними.
Цыган стал, как вкопанный, и, глядя на большую червонно-матовую луну, протяжно и тоскливо завыл.
Прихрамывая, пошел старик сторожить по усадьбе. И псы за ним, нюхая землю.
Вон пахнет мята, вон клевером сладко потянуло, потом дегтем, навозом, еще чем-то… А вот запах суслика, запах соблазнительной дичины, возбуждающий, от которого топорщатся уши и приятно вздрагивает сердце.
Обходит старик хлев, амбары, дом управляющего, потом господский дом…
Дурманно пахнет акация белая: это сад, с глубокими аллеями.
А луна воздвиглась и замерла там, в вышине, и как будто протянула к земле белые нити.
Цыган и Жучка, тоскуя, рыщут.
Все им чудится, что идет кто-то. Ждут и ждут. Но нет ничего. И круг за кругом обегают они под луною.
Хочется им солнца. А солнца нет. А мать забыли они. И молока им не надо.
В темно-лиловых кустах — враг, конечно. Кто? Бог знает. Легкий, слабый запах. Птица какая, что ли?
И лает Жучка и вторит Цыган, пробуя голос:
— Враг… Враг… Враг…
Ковыляет старик, стуча в доску.
— Ну, что там еще, твари! Цыц! Не лаять зря!
А псы опять:
— Враг… Враг… Враг…
И так всю ночь, а чуть светает, ведет старик псов в темный чулан, где нет солнца никогда.
Там, во мраке, справят свою черную свадьбу Цыган и Жучка. И, может быть, умрут там. И лишь светится тонкий лучик на пороге. О чем-то былом вспоминают псы, глядя на него. Но память туманится, туманится…
И уж кажется: Бог с ним, с солнцем, с молодостью… Да и есть ли оно? Солнце-то? Не от фонаря ли свет в щели?
А ночь? Разве уж так плоха она? Пусть…