Игнатий Потапенко «Водолаз»

I.

Экзекутор был человек обиженный. Так, по крайней мере, он сам думал. В глубине души он был уверен, что ему, по его достоинствам, следовало занимать пост вице-директора. И усердно исполняя свои экзекуторские обязанности в продолжении многих лет, он ежеминутно чувствовал себя оскорбленным.

Обошли его, по его словам, однажды, когда-то, в незапамятные времена, и было это в некотором царстве, в некотором государстве, во всяком случае неизвестно по какому ведомству и в каком городе. Но с тех пор он так вот и застрял и выше не пошел.

Начальству он угождал и начальство относилось к нему снисходительно, а чиновники показывали явное пренебрежение. Только канцеляристы побаивались его, да и то не очень. И если кому-нибудь удавалось устроить ему какую-нибудь неприятность, то для всей канцелярии не было высшего удовольствия.

Но было в канцелярии еще одно лицо, которое составляло предмет общего внимания. Это был скромный канцелярист Утопьев — тощий с длинным бледным лицом, от природы лишенным какой бы то ни было растительности и с редчайшими волосами на голове. Лет ему было за тридцать и являл он собою олицетворение забитости, трусости, глупости и служебной готовности. Но именно потому, что из всех этих качеств преобладала в нем глупость, а другие только усиливали ее, служебною готовностью его было очень трудно пользоваться. Что бы ни поручили ему, он обязательно спутывал и самое ясное дело из его рук выходило в таком изуродованном виде, что невозможно было привести его в порядок. Поэтому ему уже давно поручали надписание адресов на казенных пакетах и этим ограничивалась его специальность.

Покорность его была безгранична. Он слушался решительно всех, даже сторожей. Но самым большим для него авторитетом был экзекутор, в котором, в его глазах, сосредоточивалось все повелительное и страшное, чему следует беспрекословно повиноваться и у чего заискивать.

И скучающие чиновники любили посмеиваться над несчастным, решительно ни в чем неповинным и никому не причинившим вреда Утопьевым. В особенности же им доставляло развлечение, когда удавалось какое-нибудь недоразумение скомбинировать между Утопьевым и экзекутором.

К таким именно комбинациям и принадлежал тот случай, о котором теперь идет речь. Как-то однажды экзекутор, явившись в канцелярию и приняв участие в общем разговоре, сказал:

— Я не знаю, господа, — дорого ли стоит водолаз, я разумею собаку-водолаза.

— Хороший, настоящий водолаз стоит очень дорого, — отозвался кто-то, по-видимому, компетентный в собачьих делах.

— А например?

— Да рублей пятьсот…

— Пятьсот рублей? Да что вы? Собака пятьсот рублей?

— А что ж такое? Бывают собаки, за которых и тысячи платят.

— Ну, это вы уже хватили. Тысяча рублей за собаку — это что же, она умеет говорить по-человечьи, что ли? Ну, хорошо, положимте — это взрослая собака. А, например, щенок?

— Щенка водолаза можно купить рублей за сто, ну, по случаю можно и за пятьдесят.

Экзекутор замахал на него руками.

— Пятьдесят рублей за щенка! Это человек должен чуть не месяц служить, чтобы заработать такие деньги. А мне, знаете, до зареза нужен щенок-водолаз.

— Зачем вам водолаз, Трифон Матвеевич? Ведь ваша служба сухопутная, что вам с ним делать? Или, может быть, вы открыли где-нибудь на дне морском сокровища, так вы нам скажите, мы все полезем.

— Ну, вот глупости. Нужно, говорю вам, до зареза нужно. Вот загорелся на водолаза, да и только. Фантазия.

— У экзекутора фантазий не полагается, — сказал кто-то.

— Не знаю, что там полагается, а только щенка-водолаза мне вот как нужно. Всяческую услугу оказал бы тому человеку, который научил бы меня, как достать водолаза, только, разумеется, не за пятьдесят рублей.

Экзекутора куда-то позвали по делу и он ушел. А в канцелярии начали наперебой острить по поводу его фантазии иметь водолаза. И как всегда бывало, сейчас же связали этот эпизод с Утопьевым.

— Вот, — сказал кто-то, обращаясь к Утопьеву, — случай заслужить перед Трифоном Матвеевичем. Достаньте и поднесите ему водолаза.

— Да я бы всей душой, — промолвил Утопьев, — я бы не знаю что… Да где же его достанешь? Водолаз… Я никогда и не видал…

— Обыкновенная собака. Черный, Утопьев, он черный, как негр, а ростом с теленка бывает.

— Как? Щенок? — спросил Утопьев.

— Ну, нет, не щенок. Щенки-водолазы обыкновенные, как всякие щенки…

— Ба, — вдруг воскликнул бойкий канцелярист Щепотин, развязный малый, с закрученными усиками, неглупый и смелый в обращении с старшими чиновниками. — Знаете что, Утопьев, я могу вас облагодетельствовать.

— Что вы? Как же это?

— Я вспомнил. У одной моей знакомой дамы есть водолаз женского пола, понимаете?.. И она, то есть не знакомая, а водолаз, — на днях только ощенилась, понимаете?.. Ну, так вот я у нее выпрошу одного щенка для вас.

— Господи! Да ведь это… это уж будет… я уж не знаю… Я так вам благодарен.

— А вы его поднесете Трифону Матвеевичу, только не здесь, разумеется, а придется снести на квартиру.

Утопьев поверил и опять благодарил. Но у Щепотина при этом глаза были такие хитрые и так он подмигивал ими, что все, кроме Утопьева, поняли истинный смысл его благодеяния и, когда представили себе, какая из этого может выйти история, всем вдруг стало необыкновенно весело.

II.

Когда занятия в канцелярии кончились и все стали расходиться, вышел на улицу и Утопьев. Дело происходило в январе, когда стоял изрядный мороз и был ветер. Уже зажгли фонари. Утопьев быстро шагал своими тощими ногами, безнадежно кутаясь в подбитое ветром до бесконечности поношенное пальто. Его нагнал франтоватый Щепотин.

— Вы, Утопьев, не беспокойтесь, — сказал он, взяв его под руку, — я вам это устрою насчет щенка.

— А как же получить его, — спросил Утопьев.

— Да я доставлю вам на квартиру. Вы где живете?

— Ох, я далеко. Я в Измайловском полку, в седьмой роте.

— Да, знаете, порядочно. Ну, ничего, доставлю. Будьте спокойны. Эй, извозчик, на Караванную, четвертак!

И он ловко вскочил в извозчичьи сани и укатил.

А Утопьев прибавил шагу, так как его изрядно продувало. Обещание Щепотина пробудило в его душе мечтательность. Дело в том, что он давно уже просил экзекутора, чтобы предоставил ему наблюдение за чернильницами в канцелярии. Статья эта до сих пор лежала на одном из сторожей и велась прескверно. Чиновники постоянно жаловались на то, что вместо чернил им дают какой-то суп, а в чернильницах то и дело попадаются мухи разные и другие твари. Сторож, как человек совершенно необразованный, не понимал великого значения чернильницы в деле канцелярского творчества, а вернее — слишком много зарабатывал на чернилах. Утопьев же рассчитал, что можно статью эту вести вполне добропорядочно, давая хорошие чернила, содержа чернильницы в порядке и все-таки иметь остаток рублей пять-шесть ежемесячно.

Деньги, конечно, небольшие, но для него это была сумма. Он получал всего-навсего двадцать пять рублей и на эти деньги должен был содержать себя, не сумевшую выйти замуж сестру и старую мать. При таких обстоятельствах пять-шесть рублей имеют огромное значение.

Но экзекутор слишком мало на него надеялся. Сторож оставался на своем месте и чернильницы от Утопьева убегали.

И — вот случай. Экзекутору до зареза нужен водолаз. Зачем такому человеку мог понадобиться водолаз, именно этого он не понимал и не давал себе труда углубляться. Не все ли равно? Понадобился, и сам он сказал, что не знает, какую услугу оказал бы тому, кто поможет ему достать водолаза. А водолаз тут как тут.

Ему рисовались уже толстые солидные бутылки с чернилами, много-много чернил, и в результате ежемесячная прибавка в пять-шесть рублей, а может быть и больше как-нибудь перепадет. Если, например, часто случаются праздники, то и чернил меньше выходит. Этого никто не принимает в расчет, на чернила полагается ежемесячное ассигнование, а между тем от каждого лишнего праздника может освободиться ему четвертак. А четвертак, это — деньги. Теперь все мысли Утопьева сосредоточились на вопросе: надует его Щепотин с водолазом или не надует?

И к его радостному изумлению, через день после этого, когда он пришел на службу, по обыкновению опоздавший на полчаса, Щепотин сказал ему.

— А я только что был у вас на квартире, Утопьев, и уже не застал вас. Я принес вам водолаза.

— Да что вы? Да неужто в самом деле? Так я же… Я же вам так благодарен, так благодарен…

А Щепотин при этом подмигнул своим сослуживцам, и те поняли, что свершилось. Пошло дальше, к чиновникам, сперва маленьким, потом повыше; ничто не служило препятствием к невинным, но иногда становившимся и жестокими, издевательствам над забитым и глупым канцеляристом Утопьевым. Начали даже шутливо поздравлять его.

— Теперь вы далеко пойдете. Уж экзекутор вас отблагодарит… Будете заведывать поставкой дров. А на дровах можно тысячи нажить…

— Ну, как же можно, чтобы дрова, — сдержанно, но радостно улыбаясь, возражал Утопьев, — мне бы только чернильницы поручили.

И это был первый день за всю его службу, что ему не сиделось на месте. Обыкновенно он как-то тупо и нечувствительно относился к службе, ему как будто было безразлично, быть ли дома, идти ли по улице, сидеть ли тут. А теперь ему нестерпимо хотелось, чтобы поскорее прошли часы службы. Он хотел видеть воочию водолаза, осязать его, а затем как можно скорей доставить экзекутору.

И перед тем, как уйти домой, когда наступило время, он таки не выдержал, улучил минуту, когда экзекутор проходил через коридор остановил его и сказал.

— А я, Трифон Матвеевич, таки достал собачонку.

— Какую собачонку? — спросил экзекутор, чем-то очень озабоченный и потому непонявший.

— Собачонку… водолаза…

— Что? Неужели достали? Каким же способом? За деньги? Может быть, дорого?

— Нет, я без денег, так достал. Уж достал. Если позволите, я вам сегодня принесу его.

— Голубчик! Да разумеется… Уж так буду благодарен, уж и не знаю.

— Так я принесу. Вот приду домой, пообедаю и сейчас же принесу.

И на этот раз он уж не шел по улице, а бежал. И вовсе не чувствовал мороза, который сильно пощипывал его щеки, нос и уши.

III.

Когда он пришел домой, дамы с изумлением показали ему черного щенка, который развязнейшим образом бегал по комнате, безжалостно грыз все, что ни попадалось ему под зубы, и на каждом шагу оставлял маленькие лужицы…

Дамам он порядочно уже надоел, и они дружно напали на Утопьева, вообразив, что он хочет завести у себя на квартире этого беспокойного жильца.

— Да он одного молока на семь копеек выпьет, — сказала мать, как самый сильный довод против щенка.

Но Утопьев взял щенка на руки и любовно гладил его и даже целовал его в морду.

— Это щенок драгоценный, — сказал он. — Он не только не потребует расходов, но еще может дать доход. Давайте-ка мне скорей поесть. Мне надо сейчас же отнести его к нашему экзекутору.

Дамы, узнав, в чем дело, и сообразив, что этот щенок может осуществить сделавшуюся уже общесемейной мечту о чернильницах, торопливо подали ему скудный обед. Утопьев едва успел обогреться и уже опять надел свое подбитое ветром пальто. Он взял на руки щенка, который, по-видимому, чувствуя, что предстоит путешествие на холоде, всячески отбивался.

— Нельзя ли во что-нибудь завернуть его? — сказал Утопьев. — Ведь он породистый, а значит нежный… Чтобы еще не простудился…

Искали подходящую тряпку, но не нашли, и пришлось сестре Утопьева снять с плеч затасканный платок, в который и был торжественно завернут щенок, и Утопьев помчался,

Экзекутор жил в казенной квартире при канцелярии. В тот момент, когда явился Утопьев, он обедал, но, разумеется, как только ему сказали, что пришел канцелярист Утопьев с щенком, он выскочил из-за стола и побежал в переднюю. Щенок был высвобожден из платка и вручен экзекутору.

— Вот, — сказал Утопьев, — позвольте вам преподнести, Трифон Матвеевич. Достал.

— Гм… — сказал экзекутор, внимательно рассматривая щенка. — А вы наверное знаете, Утопьев, что он водолаз? Я ведь ничего не понимаю.

— Да как же? Настоящий водолаз, Трифон Матвеевич. От водолаза рожден. Недавно только ощенилась… Видите, какой он черный… И морда какая… Удивительная морда…

— А где же вы достали?

— Да уж достал…

— Может быть, на улице где-нибудь стянули? Еще будет история.

— Нет, не на улице. Это мне достоверный человек подарил… Уж поверьте, Трифон Матвеевич. Как же можно, чтобы на улице…

— Ну, спасибо, Утопьев… Уж я вас отблагодарю… Будьте спокойны… Не забуду… Может быть, вы еще не обедали? Так не угодно ли?

— Не беспокойтесь, Трифон Матвеевич. Я уже поел. Я пойду.

— Ну спасибо вам, Утопьев. Славный щенок. В самом деле, хороший. Какой смешной… Право… видно, что породистый…

Утопьев ушел, переполненный чувством радости по поводу совершившегося дела. А после его ухода экзекутор, отложив продолжение обеда, позвал к себе самого верного курьера, на которого мог положиться. Курьер явился.

— Послушай. Только об этом не болтать, слышишь? Сейчас возьми вот эту собачонку, заверни ее в теплое, да только поделикатнее, потому она нежной породы, возьми на мой счет извозчика и отвези на квартиру его превосходительства вице-директора Павла Ивановича. Понял?

— Слушаю-с, Трифон Матвеевич, — ответил верный курьер.

— Отвези и сдай, и вели сказать, что экзекутор Трифон Матвеевич осмеливается прислать его превосходительству щенка-водолаза… Не забудешь?..

— Нет, я понимаю. Щенок-водолаз… Порода такая…

— Вот именно. Так и поезжай сейчас. Только поосторожнее, щенок породистый. Ты мне за него отвечаешь.

— Слушаю-с.

Курьер не без труда поймал ловко увиливавшего и недававшегося в руки щенка, которому, очевидно, надоело путешествовать из квартиры в квартиру, и унес его к себе, а там завернул его потеплее и отправился исполнять приказание экзекутора. Через полчаса он вернулся и доложил.

— Его превосходительство приказали благодарить.

Нужно сказать, однако, что экзекутор отнюдь не имел от вице-директора прямого поручения достать ему водолаза. И сам он терпеть не мог собак, но у него была жена, которая вечно возилась с собаками, и в последнее время ей ужасно хотелось иметь в доме водолаза. Она так приставала с этим к мужу, что тот тоже начал бредить водолазом. И, так как он считал экзекутора специалистом по всякого рода хозяйственным вопросам, то однажды совершенно вскользь сказал:

— Не знаете ли, Трифон Матвеевич, где можно достать хорошего водолаза, разумеется, щенка? Не могу же я платить за собаку сотни рублей. Жена очень хочет иметь водолаза…

— Не знаю, ваше превосходительство, но могу узнать… Я доложу вашему превосходительству.

Этим разговор и исчерпался. Но с того момента сам экзекутор возмечтал о водолазе.

Вице-директор относился к нему благосклонно, и Трифон Матвеевич давно уже взирал на него с надеждой, что вот, может быть, он-то и поможет ему как-нибудь сдвинуться с места и протиснуться вперед. И потому сегодня, в особенности после того, как курьер принес ему благодарность, он был счастлив совершенно так же, как счастлив был Утопьев, сидевший в своей нетопленной квартире.

На следующий день чиновники, собравшиеся в канцелярии и сидевшие пока без дела, узнав от Утопьева о совершившемся событии, наперерыв поздравляли его. Промелькнул экзекутор, всего на секунду, но все видели, что на лице его было необыкновенно счастливое выражение.

А Щепотин, хитро подмигивая левым глазом, врал неимоверные вещи о знаменитых родителях щенка, будто бы получивших на собачьей выставке по три золотых медали.

Пробило двенадцать часов, и скоро приехал вице-директор. От него сейчас же выбежал и пробежал через канцелярию курьер. Стало известно, что вице-директор требует экзекутора.

Трифон Матвеевич застегнул на все пуговицы вицмундир и, почему-то ступая осторожно, на цыпочках, пошел по коридору.

— Что прикажете, ваше превосходительство? — спросил экзекутор с таким видом, как будто и не думал о том, что вице-директор сейчас протянет ему руку и начнет благодарить за подарок.

Но вице-директор руки не протянул. Он произнес слова, которые показались экзекутору странными и совершенно не идущими к делу.

— Послушайте, что за комедия? Вы вздумали развлекаться или потешаться надо мной?

— To есть как-с… ваше превосходительство… — весь вытянувшись в струну, промолвил экзекутор.

— Да так… Вчера вы прислали мне отвратительного дворнягу. Вы, вероятно, ошиблись… Я не могу допустить умысла… Я верю, что вы ошиблись…

— Это водолаз, ваше превосходительство, ей-Богу, ваше превосходительство. Водолаз.

— Ну, перестаньте. Во-первых, и я кой-что понимаю, а, во-вторых, случайно вечером, так как у моей жены много собак, к нам заехал ветеринарный врач и определил, что это чистокровный дворовый пес… Уж извините, я без вашего позволения приказал отдать его дворнику.

Что сделалось после этих слов с экзекутором, как замерло его сердце, какие слова он лепетал в свое извинение, нет возможности описать. Но когда после этого он появился в канцелярии, на лице его видели мрачную тучу.

Но замечательнее всего, что он не только не набросился на Утопьева с справедливыми упреками, а даже ни слова не сказал ему. И вообще никто не слышал от него по этому поводу ни одного звука.

Но с этого момента он начал злостно придираться к несчастному Утопьеву. Это было так нетрудно, потому что тот на каждом шагу давал для этого повод. Он портил казенную бумагу, и даже такое несложное занятие, как писание конвертов, оказывалось превышающим его умственные способности. И при этом экзекутор не забывал от времени до времени о злокачественности Утопьева доводить до сведения вице-директора и таким образом искусно подготовлял катастрофу.

И вот однажды, когда Утопьев каким-то чудом умудрился на одном адресе испортить целую дюжину конвертов, Трифон Матвеевич устроил ему генеральный скандал и тут же написал на имя вице-директора докладную записку, в которой, перечисляя все злодейства Утопьева, выражал свое мнение о невозможности иметь такого служащего в канцелярии, так как он непригоден ни для какой работы и даже вреден, ибо истребляет казенное имущество.

Записку эту он подал старшему чиновнику с просьбой доложить вице-директору. Тот, разумеется, нисколько не разделял мнения экзекутора об Утопьеве, но счел своим долгом дать бумаге ход. Вице-директор прочитал жестокую записку и спросил чиновника.

— Это действительно так? Этот Утопьев такой злодей?

— Он человек малоспособный, ваше превосходительство, но злодейство его собственно заключается между строк.

— Это каким образом?

— Уж извините, ваше превосходительство, но тут дело в том, что, месяца два тому назад, Утопьев, искренно желая услужить экзекутору, который страстно желал иметь щенка-водолаза, подарил ему щенка, а щенок-то оказался дворнягой…

— А, вот в чем дело! Понимаю… — сказал вице-директор и положил на докладе экзекутора резолюцию:

«Оставить без последствий».

Игнатий Потапенко.
«Пробуждение» № 9, 1912 г.