Андрей Зарин «Канатный плясун»

— Плохие дела, Анюта! — сказал Петр Хвостов, входя в крошечный полутемный номер самой скверной местной гостиницы.

Молодая женщина, сидевшая у окна с грудным ребенком на руках, подняла кверху свое бледное лицо.

— Что еще?

Петр Хвостов бросил свой картуз на постель и сел подле женщины, вытирая ситцевым платком свое вспотевшее лицо.

— Гадость уж и то, что в сад не пустили, — заговорил он, — приходится на площади, а теперь вдруг управа запрещает колья вбивать; довольно, говорит, что столбы врыть позволяем!

Он замолчал. Анюта испуганно посмотрела на него.

— Как же ты сделаешь?

— Как? Придется опять людей нанять, как в Болдине! — он вздохнул.

— Страшно, Петя! — вздрогнув прошептала Анюта.

— Знаю, что страшно! — раздражительно ответил он. — А что поделаешь? Ко всему, и зрители даровые, — усмехнулся он.

— Все же бывает сбор! — робко заметила Анюта.

— Сбор сбору розь! В саду я, наверное, с каждого 20 коп. возьму, а тут кто сколько даст. Всякий пятак норовит, а иной и две копейки не посовестится…

Он раздражительно встал и взял свой картуз.

— Куда же ты?

— Надо же присмотреть, опять, молодцов подыскать!.. Афиши уже расклеены; на завтра!..

Он надел картуз и вышел за двери. Молодая женщина осталась одна. Она осторожно встала, положила уснувшего ребенка на постель и, присев на край постели, задумалась.

И так перед каждым представлением ее сердце сжимается тоскливым предчувствием, а тут еще опять без кольев, опять его жизнь будет зависеть от каждого из 24 человек…

И ничего нельзя сделать. Есть всякому хочется…

Она вспомнила, как он мечтал, когда они сходились. Горькая усмешка мелькнула по ее губам.

Он хотел сам сделаться антрепренером, бросить совсем свой проклятый канат и постараться обзавестись музеем или панорамой!.. Мечты так и остались мечтами; он до сих пор добывает деньги хождением по канату и радуется, если в каком-нибудь городе его пригласят на гастроли.

Один он хоть не бедствовал так, а теперь втроем… и она вспомнила, как при рождении этого малютки Петр продал за 25 целковых свою — сетку, сетку, которая охраняла для них его дорогую жизнь!.. Любовь Анюты к этому человеку увеличилась, дошла до обожания, но она потеряла свой беспечный покой при мысли, что ее дорогой Петя, каждый раз, как идет по длинному канату на 8-10 саженей над мостовою или крепко убитой дорогой, рискует упасть и разбиться до смерти.

Иногда она в ужасе просыпалась ночью.

Ей снился он со своим длинным шестом в руках, бегущий по канату; ей снилось, что он срывается и падает; она подбегает к нему и видит его в луже крови…

Тяжелая работа! Особенно за последнее время. Снять сад — нет средств, и приходится ходить над городской площадью, сзывая народ прямо на улицу. Перед представлением они обходят толпу с кружками; обходят и после представления, — но разве обойдешь всех, и разве положит каждый столько, сколько следовало бы за такую работу?..

— Все сделал! — бодро сказал Петр, входя в комнату и спокойно стягивая пальто. — Канат натянул: молодцов подговорил; 24 человека по 30 копеек и выпивка; рублей 15 обойдутся… афиши расклеены… Только бы погода на завтра!..

Он подошел к Анкете, сел подле нее и оглянулся на спящего ребенка. Он разметался; откинув крошечную головку, раскинув пухлые ручонки и ножонки, он принял позу спящего богатыря.

— Спит наш таракан! — ласково прошептал Петр.

— Как ты ушел…

— Какой он у тебя славный! Атлетом будет!

— Он совсем на тебя похож!

— Глаза твои!

— А остальное все, как у тебя!

— Сгони муху с лобика!

— Тсс… разбудишь!

Тихие сумерки наполнили их комнату они сидели, обнявшись, на постели и любовались своим ребенком. У Анюты опять мелькнула мысль, что завтра ее Петр будет рисковать жизнью…

— Когда ты это бросишь? — прошептала она.

— Никогда, верно! — со вздохом ответил он. — Другой работы не знаю… учиться уж поздно!

— Купи сетку.

— Сетка рублей 60 — дрянь, стоит; откуда у нас такие деньги? Да без сетки и публика больше любит!..

Он вздохнул опять. Анюта крепко прижалась к нему и любовно засматривала в его лицо, но наступившая тьма мешала ей видеть его черты.

Они зажгли лампу и велели подать самовар.

— Ты завтра непременно следи за ними, — сказал деловым тоном Петр.

— Я всегда слежу!

— То-то! Я натянул на 12 саженей!

Анюта побледнела и опустила на стол голову.

— К чему это?

— Тут в прошлом году Вентури ходил; в мешке на 9-ти… Удивить надо. Я покуда так, а потом с тачкою, с кинжалами и закончу мешком!..

Анюта тихо заплакала. Петр нахмурился.

— Аня, не мучь ты мою душу! — сказал он громко…

Они проснулись на другой день рано…

Все утро прошло в приготовлениях. Наконец, он надел свое непременное трико, корсаж и шапку, и в 12 часов они вышли из дому.

Перед уходом он крепко, словно прощаясь, поцеловал свою Анюту и крошечного мальчугана.

Погода удалась. Ветра не было, и с безоблачного синего неба ярко светило горячее июньское солнце.

Огромные пестрые афиши с обещанием невиданного до сего времени хождения по канату на высоте 12-ти сажен, торопливые приготовления на площади, возможность насладиться зрелищем бесплатно — привлекли массы народа, и Петр Хвостов с Анютою едва могли протолкаться к столбу.

У столба они взяли по большой металлической кружке и с разных сторон стали обходить толпу.

— Кто сколько может! Не откажите! Сейчас начнем! — выкрикивал Петр Хвостов, подходя и к мужику, и к солдату, и к чинно одетому господину.

Крепко прижав к груди одной рукою ребенка, другою — кружку, Анюта медленно обходила ряды зрителей, с безмолвной просьбою обращая на каждого свои голубые глаза, и, когда слышала звон серебряной монеты, в ее глазах отражалась благодарность.

Они обошли всю толпу и снова сошлись у столба.

Петр Хвостов подошел к нанятым людям и стал устанавливать их на места.

Первое условие для успешного хождения — туго натянутый канат. Для этого его натягивают между двух столбов мокрым. Когда он высохнет — то сожмется и станет еще туже. Но этого все-таки недостаточно. Надобно, чтобы он не качался.

Для этого по длине каната прикрепляются крепкие веревки, концы которых справа и слева привязываются к крепко вбитым землю кольям.

Управа запретила испортить восемью колами городскую площадь, и Петр, дав каждым трем рабочим конец веревки, приказал им, туго натянув веревку, держать все время, не выпуская.

Рабочие ухватились за веревки и натянули их, почти повиснув на концах всею тяжестью своих тел.

Канат стал туго натянутым, но стоило хотя одному из этих рабочих ослабить свою веревку, как канат получил бы страшное сотрясение.

— Смотри за ними, Анюта! — сказал Петр, подходя к столбу. Он привязал кружки с деньгами к себе веревкою, поцеловал Анюту, перекрестил мальчугана и, ухватившись за перекладины, уверенно полез наверх.

На средине столба он подвесил кружки.

Толпа замерла и подняла головы кверху.

Одна Анюта ходила вокруг рабочих с опущенной головою и, подходя по очереди к каждой группе, говорила умоляющим голосом.

— Бога ради, всего несколько минут!..

В толпе раздались рев и рукоплескания.

Петр Хвостов стоял на высоте 12-ти сажен на крошечном балкончике, осторожно перебирая в руках баланс.

Привычным шагом он опустил ногу на канат, попробовал его и плавно, быстро пошел к другому концу.

Толпа замерла. На высоте 12 сажен, казалось, словно по воздуху, быстро двигался человек, а под ним расстилалась грязная убитая камнями, площадь.

— Бога ради, всего несколько минут! — упавшим голосом шептала Анюта и все ниже опускала свою голову, боясь как-нибудь ненароком увидеть Петю.

Она непременно крикнет в ужасе, и тогда — он может упасть.

В толпе раздались крики и рукоплескания. Анюта вздрогнула. Это он дошел до противоположного конца.

Все кругом опять замерло. Петр Хвостов пошел снова.

— Бога ради, всего несколько минут! — умоляла Анюта.

— Не сумлевайтесь! Выдержим! — ответил ей добродушно рыжий парень и, выпустив веревку, поплевал в руки.

— Что ты!! — пронзительно вскрикнула Анюта и бессильно опустилась на землю. В ту же минуту весь собравшийся народ ответил ей криком ужаса.

Рабочие вздрогнули, как один человек, выпустили веревки и побежали в стороны.

Петр Хвостов упал с каната. Но тут случилось нечто невероятное. Падая, он не выпускал из рук баланса; и, случайно, своей ободранной медной обшивкой на конце баланс зацепился за канат и Петр Хвостов повис над каменною мостовою, качаясь на палке.

Толпа в ужасе замерла. Анюта очнулась, подняла глаза кверху и истерически закричала:

— Петя мой!!

— Не бойся, Анюта! — вдруг среди наступившей тишины раздался бодрый голос Петра Хвостова, и застывшая толпа заволновалась.

— Помоги тебе Бог!

— Еще, еще!

— Не робей, голубь! — послышались голоса.

Петр Хвостов медленно, уверенно полз вверх по шесту к канату. Доползши до него, он обхватил его руками и ногами и, осторожно перебирая руками, стал подвигаться к столбу.

— Петя! Петя! — уже не помня себя от радости, кричала Анюта и бросилась к основанию столба. Толпа беспорядочно бежала туда же. Петр Хвостов уже спускался по перекладинам вниз…

 

Они вернулись домой вечером. Анюта робко прижималась к Петру, а он шутил и смеялся.

Никогда бы он не собрал так много!.. Теперь ему наверное позволят зарыть колья!..

— Все к лучшему, Анюта!..

Они вошли в номер, зажгли огонь, спросили самовар и стали считать выручку.

Денег, действительно, было много, но они не радовали Анюту. Ей все казалось, что, рано или поздно, страшная катастрофа разразится над их головами, — и ее сердце сжималось, а на глаза навертывались слезы.

— Петя! — рыдая, говорила она ему ночью. — Ради меня, ради сына — брось канат!..

— А чем жить будем?..