Сергей Гарин «Емельян»

Весна приходила медленно, но настойчиво.

Запотел мох на опушке леса, зазеленел в проталинах, у корней, ползущих по земле, и на стволах старых деревьев. Ярче зеленели хвои. И на березах и тополях намечались почки, топырились ветки в сторону, в высь, к солнцу… И вздыхал весь лес полной, проснувшейся грудью…

Река была еще скована льдом, и потому перевоз не действовал: лодка лежала на берегу, опрокинутая кверху дном, на двух осиновых корягах.

Около опрокинутой лодки возился высокий, худощавый старик — Емельян-перевозчик.

Скинул он полушубок, засучил рукава красной рубахи и идет вдоль борта лодки с долотом и паклей. Седые космы перевозчика раздуваются идущим с реки ветерком, и на лице, изрытом морщинами, лежит печать сосредоточенности. Глаза серые, старые, но еще зоркие, знают свое дело и не упустят ничего. Работает Емельян часами, молча, неспешно. Изредка оторвется, отойдет в сторону, полюбуется на работу, погладит правой рукой жидкую седую бороденку, и опять берется за молоток.

К лодке подошли мужик и баба. Мужик — здоровый, рыжий, лет пятидесяти, в рваном полушубке и валенках, а баба — тощая, заморенная, как заезженная лошадь. На ней тоже полушубок и мужицкие сапоги, и лицо белое, словно восковое.

Подходила она размашисто, грузно, шлепая по грязи, а мужик шел сгорбившись, вяло, мелкими шажками, ставя ноги в валенках криво, по-медвежьи. И за спинами оба несли холщовые мешки, а в руках — клюки.

— Бог в помощь! — сказал мужик, подходя и кланяясь.

Емельян, не отрываясь от работы, поблагодарил. Мужик с бабой постояли с минуту молча, в нерешительности, а затем мужик спросил:

— Надолго хватит?

Емельян перестал стучать и повернул голову.

— Ты это насчет работы, что ли?

— Про нее…

— К вечеру, Бог даст, кончу!

— Помогай Господь!

— А вы что: к селу пробираетесь? — спросил Емельян, разглядывая обоих.

— К селу… к селу! — заговорила баба. — Да как попасть на тот берег и ума не приложим!

— Трудно! — согласился ее спутник и сокрушенно мотнул головой. — Вот птица, та действительно… той легко!

Улыбнулся Емельян. Исчезла суровость си лица, и серые глаза смотрят теперь на мужика с бабой с иронией.

— Да, жаль, что человеку крылья не дадены!.. Махнули бы вы, теперь, на тот берег одним махом, и не надо бы вам: ни моей лодки, ни меня самого!

— Хи… хи! — скривила рот баба и закрылась почему-то концом шерстяного платка. — Вот уж это правильно!

— А может быть и к лучшему, что у человека нет крыльев! — как бы промечтал Емельян, устремить глаза за мужика и бабу. — Сколько зла он и без крыльев творит!

Отмахнулся рукой и принялся за работу. И, стуча тихо молотком по долоту, спросил:

— А вы чьи же будете?

— Мы ж?.. Да мы ж Анаповские! Митрия, то-ись, родители! А теперича, значить, к яму на праздники идем!

Перевозчик приостановил работу. Смерил их удивленным взглядом.

— Митрия?.. Это тот, что у попа в работниках?.. Чурчавый такой?

Расцветилась улыбкой баба. Восковое лицо подернулось дымкой радости.

— Ен самый!

— Правильно! — подтвердил серьезно мужик. — Самый он, наш сын настоящий и есть!

— Так вот оно что! — протянул. Емельян и стал снова работать.

Неприятно ему стало. Поповский работник второй год с его дочерью, Матреной, любится, жениться норовит, да противится этому браку Емельян. Нет ничего у Дмитрия за душой, кроме пары сапог новых на подборах, да пары дюжих плеч, а его Матрена как-никак — невеста. Не мильонщик Емельян, но есть кое-что у него про черный день, да хозяйство исправное, да скотина… Прочит он дочь свою за сельского лавочника, вдовца. Немолодого, правда, но тоже с деньгой.

— Так вот оно что?! — тянет снова, между работой, Емельян, — Так вы, значит, Митрия родители?.. Не попасть вам, люди Божие, и завтра в Красный Звон!.. — вдруг говорит он мужику и бабе. — Ежели даже сегодня ночью двинется река — не пройти к завтрашнему вечеру грузному льду! А при таком порядке я ночью не повезу! A вот послезавтра, утром, наверняка попадете!

Мужик, с сердцем почесал затылок…

— Куда ж мы теперь?

— Ишь ты горе-то какое… — покачала баба головой, — Просто хошь повертай в обратную!..

Емельян подумал.

— Зачем в обратную?.. У меня переночуете. Изба, слава

Богу, на всех хватить! Кстати, Матрешку мою поглазеете! Небось, отписывал нам про нее Митрий?

Он, пытливо взглянул на обоих.

— Отписывал! — махнула рукой баба и вытерла концом платка глаза, — Да што, уж не судьба, видно!

— Парень-то наш Митрий хороший! — мрачно сказал мужик, — Не пьющий… работящий! Голь… дивствительно… Так это уж от Бога!

До обеда говорят родители Дмитрия с Емельяном. Ерошится лед на Воронке, дуют ветры в него теплым, весенним дыханием. А над головой небо уже синее, с круглым раскаленным солнцем. И, вскидывая порой голову к нему, Емельян щурится, чему-то улыбается и дышит полной грудью…

***

Не спится Емельяну. Ворочается он с боку на бок на широкой лавке. Жарко в избе, — невмоготу старику.

Медленно встал, зажег керосиновую лампочку на стене и обвел избу хозяйским взглядом… Вон, на печке, чернеет тулуп, прикрывший его старуху… Тридцать девять лет прожил он с нею душа в душу, — дочь вырастил. Вон разметалась она на соседней лавке… А на полу, под стенкой, храпят родители Дмитрия… Лежит баба, уткнувшись восковым лицом в котомку, а мужик — затылком, широко раскрыв рот и разбросав ноги в валенках… Подкрутил Емельян огонь. Встал, почесался и подошел к дочери. Лежит она в одной холщовой рубашке, которая сползла с плеча и обнажила круглую, упругую грудь… Жаром пышет лицо, огнем пылает все тело…

«Вот и моя баба была такая же! — думает старик, глядя с любовью на единственную дочь. — Тоже огнем пылала, когда я за ней бегал! Весна жизни была у нас обоих… Хорошее было время!..»

Сел опять, на лавку. Задумался.

Вспомнил свою молодость. Себя — тоже курчавого, тоже бездомного и голого, как и Дмитрий… И старуху свою — краснощекую, ядреную, дочь сельского писаря… Много вытерпели оба, пока заносчивый отец не дал своего согласия. И вот, прожили столько лет, достаток нажили…

Поглядел на печку и ухмыльнулся. Лежит там его старуха одна-одинешенька, словно былиночка в поле… Нахлынуло что-то внутри, заколыхалось… Встал, потушил огонь, полез на печку…

Толкнул жену кулаком в бок:

— Ну-ка-сь, старуха… подвинься!..

Через день прошла Воронка… Побежала синей рябью вода, ныряли в ней запоздавшие льдины, поглядывая почерневшими краями на солнце… А оно плыло в синей вышине радостное, светлое… Высоко в небе заливался жаворонок, и падала песня его и на рыхлую землю, и на шумящий восторженно лес…

Перевез Емельян родителей Дмитрия на тот берег… И, когда выходили те из лодки, сказал им, чему-то улыбаясь, весело:

— Да уж присылайте сватов! Что с вами поделаешь!..